Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

И вот новое предложение — возглавить колонию.

— Мне кажется, ваш выбор неудачен, — попробовал возразить Эверсол. — Бремхолл — более подходящая фигура.

— Его фигура и в самом деле впечатляет. Но Барл еще молод. Я вспоминаю себя в двадцать семь лет… Нет, вы и только вы! Никто не сможет лучше ладить с японским капитаном. Каяхара — твердый орешек.

— Но я главный врач.

— Но вы и майор Красного Креста…

— Смогу ли я совмещать две должности?

Райли выжидательно посмотрел в глаза собеседнику, потом неожиданно спросил:

— Вам когда-нибудь случалось держать в руках поводья?

— Приходилось, хотя и давно.

— Ваши обе руки заняты. Это-то и помогает управлять лошадью и уверенно чувствовать себя в седле.

— Я знаю за вами много талантов. Оказывается, есть еще и такой — умение уговаривать. Вам трудно возразить. Наверно, женщины тоже не могут устоять перед вашим красноречием?

— Увы, рядом с ними я теряю дар речи. Соглашайтесь, Грегори. Всего на месяц. А в Нью-Йорке я вернусь к своим обязанностям.

Не дождавшись ответа, Аллен тяжело вздохнул и, выдержав паузу, решительно сказал:

— О кэй! Я подготовлю распоряжение о назначении вас начальником экспедиции.

Это был последний день перед заходом в Бальбоа. Все палубы и помещения убирались особо тщательно. Там, в порту, «Йоми Мару» ждет карантинная служба — самый строгий контролер.

Эверсол решил пройтись по судну.

Обход он начал с кормовой палубы, которую американцы про себя называют Гайд-парком. Здесь всегда шумят споры. Вот и сейчас собралась группа колонистов. Но звучит единственный голос. Это учитель географии Илья Френкель. Поклонившись Эверсолу, он продолжил прерванный рассказ:

— Панамский канал начали строить еще полвека назад. А вот открыли недавно. Только в этом году. Так что нам повезло. Мы одни из первых, кто пройдет этим водным путем.

— Ура! — закричали дети. Кто же не хочет быть первым?

…Затем Эверсол заглянул на камбуз. Повара были заняты работой, так что не сразу заметили его появление в дверях.

— Обед почти готов, — сказал повар. — Хотите попробовать?

— Обязательно. А что сегодня в меню?

— На первое — борщ. На второе — сосиски с кислой капустой. На десерт — консервированные фрукты и чай со льдом.

— Странное сочетание…

— Что вы имеете в виду, мистер Эверсол?

— Ведь борщ тоже с капустой. Не так ли?

— Разумеется.

— У вас не хватает фантазии. Но времени еще достаточно. Будет лучше подать сосиски с макаронами.

…После камбуза он направился в медицинский блок. Его встретила Флоренс Фармер — старшая медсестра.

— В изоляторе семь человек, — доложила она. — В лазарете девятнадцать. В амбулатории прием ведет Девисон.

— Кто у него на приеме?

— Несколько детей, японский боцман и австрийский военнопленный.

— Хорошо. Я помогу.

Боцман обнажил плечо. Его сильно ушибло тросом. Правая рука повисла, как плеть.

— Господин Маэда, вам придется несколько дней провести в госпитале.

— Это невозможно.

— Невозможно?

— Завтра швартовка в Бальбоа. Затем — проход по шлюзам. Вы должны знать: одна из обязанностей боцмана — руководить швартовными работами.

— У вас прекрасная команда, боцман. В Сан-Франциско я наблюдал, как четко работают матросы. Отличная выучка! Почему бы не посмотреть со стороны, как они управятся без вас?

Японца сменил австриец.

— Ваше имя?

— Клаус. Клаус Штиммер.

— Сколько вам лет?

— Тридцать восемь.

— На что жалуетесь?

— Ноги. Они постоянно ноют. Но сегодня особенно сильно. Так у меня бывает перед дождем.

— Откуда ему быть? Думаю, ближайший дождь идет не ближе, чем в двухстах милях от нас.

— Это-то меня и беспокоит. Значит, мое здоровье еще больше пошло на убыль.

— С каких пор у вас болят ноги?

— Пять месяцев я провел в окопах Галиции. Представьте, комья глины вперемешку с мокрым снегом. Многие из моих однополчан остались там. По два-три дня не удавалось вывезти окоченевшие трупы.

— Артиллерия?

— Да. Минометы и снайперы. Эти картины и звуки не покидают меня и сегодня. Особенно ночью, когда лежу на дне трюма. Мне кажется, я по-прежнему в окопе. Или уже в могиле…

— Перестаньте, Клаус. Оглянитесь! Вокруг так много солнца и живых людей.

— Но я чувствую себя одиноким. И это уже навсегда.

— Да, я понимаю… Болезнь не только в вашем теле, но и в душе. Поверьте, как только вернетесь в Вену, все переменится. Вас встретят родные лица, знакомые улицы… И Штраус. Вы ведь любите музыку? Как любой австриец.

— Даже играю. Дома меня ждет старенький клавесин. Еще от деда.

— Видите, я угадал. Скажу вам как врач: музыка лечит. Уж душу — точно. Вот я никогда не расстаюсь с граммофоном. Приходите ко мне в каюту. Вечером. Договорились?

Эверсол осторожно похлопал Клауса по колену:

— Ну, а что касается ваших ног… У меня есть одна идея. Вокруг целый океан соленой воды. Будем ее нагревать паром и дважды в день делать для вас морские ванны. Уверен, вскоре вы будете не только слушать музыку, но и танцевать венские вальсы. А возможно, и играть в футбол.

— Мистер Эверсол, вас просит капитан, — дверь в амбулаторию открыла мисс Флоренс.

— Он здесь?

— Нет, у себя наверху.

— Через пять минут я освобожусь. Вы мне еще что-то хотели сказать, Клаус?

— Да. Прошу сменить мне работу. Хотя бы ненадолго.

— Где вы работаете?

— На складе. Каждый день мне приходится спускаться в ледник.

— При вашей болезни это недопустимо. Я сегодня же распоряжусь…

Каяхару он нашел на ходовом мостике.

— Вот почему я вас пригласил, мистер Эверсол. Через полчаса ожидается сильный шквал и ливень. Я уже распорядился закрепить тенты на шлюпках и трюмах. А вас прошу, дайте указание детям покинуть палубу.

— Ливень? — переспросил Грегори. И вдруг расхохотался. — Вы не шутите?

— Ходовой мостик не место для шуток. Я не понимаю вашего смеха. Для этого как будто нет причин.

— Есть, капитан. Да еще какие!

— Я сказал что-то смешное?