Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

На наше выступление было куплено двадцать пять билетов, которые стоили не дороже стакана чая в университетской студенческой столовой, а пришли в зал тридцать два человека.

Когда в зале на пятьсот мест сидит тридцать два человека – это отчаянно тяжёлое зрелище, если смотреть со сцены. В таком почти пустом зале плохо всем: и артистам на сцене, и зрителям.

Когда зритель сидит один на целом длинном ряду и нет никого рядом, то чувствует себя дураком, попавшим на никому не нужное представление. В такой ситуации ему совсем не удаётся вслух смеяться или аплодировать. Страшно нарушить общую пустынную тишину…

И ещё, когда сидишь в почти пустом зале, всегда возникает зябкое ощущение. Холодом веет от пустующих мест. А выступать перед безлюдным залом – это совсем мука и почти пытка. Исполнять же пантомиму, то есть безмолвное и почти бесшумное искусство для притаившихся в темноте одиноких зрителей, которые опасаются даже скрипнуть спинкой сиденья, – это настоящее страдание.

Мы доиграли нашу программу до конца. Нам это удалось ой как непросто. Между номерами звучали аплодисменты. Но лучше бы их вовсе не было. Хлопки трёх десятков людей, рассевшихся по всему большому залу, рассчитанному на полтысячи зрителей, звучали тише и были печальнее, чем грустный звон одинокого комара, ночью прилетевшего к кровати.

Мы не были разочарованы тем, что люди на наше выступление не пришли. Не были обескуражены или подавлены. Мы были несчастны! Мы хотели, мы мечтали, мы работали, чтобы предъявить людям настоящее искусство пантомимы и осчастливить их. И мы сами желали счастья… А люди просто не пришли.

В главной местной областной газете «Кузбасс» через несколько дней появилась маленькая заметка без заголовка. Эта заметка была напечатана в рубрике: Третий Всероссийский фестиваль народного творчества. На шестой странице одной из самых скучных газет в мире этот материал вряд ли кто-то прочитал. Мы бы не узнали о той публикации, если бы газету не передали из редакции в Студклуб университета.

Некто Л. Ильин написал: «Они всё делают сами: находят сюжет, осуществляют постановку и, наконец, сами выходят на сцену в качестве исполнителей. Можно смело говорить о существующем в Кемеровском госуниверситете необычном театре пантомимы, состоящем всего из двух человек. Выступают они и с юмористическими, и с сатирическими номерами.

Нет, не ищут два этих парня лёгкого успеха у зрителей. Мимы стремятся к сложному, нередко философскому осмыслению жизненных явлений. И в тех миниатюрах, где это удаётся, радует господствующее на сцене единение чёткой мысли и её точное воплощение.

Не всё ещё удаётся этим увлечённым парням. Порой их пантомима, возможно, по неопытности, превращается в элементарный этюд на выполнение физического действия. Но это, надо полагать, издержки роста. Главное – энтузиазма, любви к творчеству, жажды поиска ребятам не занимать.

Нельзя не сказать вот о чём. В просторном актовом зале университета на оригинальный, бесспорно интересный концерт собралось всего… около тридцати человек. Неужели так равнодушны студенты к творчеству своих товарищей?»

После прочтения этой заметки стало ещё и противно. Мы не ощущали и не считали своё выступление провалом. Мы были уверены в качестве того, что сделали и исполнили.

Нам только надо было признать, что пантомима в городе, в котором мы жили и работали, была не то что не любима или не востребована, она была неизвестна. Нельзя было сказать, что пантомима нашим землякам была не нужна или неинтересна. Они попросту не ведали – нужна она им или нет. Они про пантомиму и слыхом не слыхивали. А элементарным любопытством они, как выяснилось, не отличались.

Мы были молоды, очень молоды, но я был моложе Сергея и нетерпеливее. Я обиделся на тех, кто не пришёл, рассердился на глупую статью и разгневался на город. У меня опустились руки.

Сергею пришлось много сил и времени потратить на разговоры со мной, чтобы убедить в том, что необходимо сделать вывод из случившегося и начать спокойную и планомерную просветительскую работу.

– Посуди сам, – говорил он, – откуда люди могли бы узнать о пантомиме и о нас? Наша почившая студия если и выступала, то в нелепых концертах с нелепыми номерами. Спектакль «Плаха» был показан один раз в кукольном театре. Мы выступили там же с сырыми, ещё толком не сделанными, миниатюрами. Фактически это всё… Всё! Понимаешь? То, что происходит в Питере и в Москве, – происходит там, а не здесь. Мы там были и видели, мы это знаем. Но мы же специально ради пантомимы туда ездили… Музыка сюда оттуда доходит… Музыканты могут свои песни записать, и эти записи сюда дойдут. Поэты там свои стихи написали, мы тут их скоро прочитаем. К тому же люди тут знают, что такое музыка и стихи. А как пантомима может сюда попасть? Пантомиму можно только видеть… Видеть на сцене в исполнении живых людей. А люди тут о ней ничего не знают, потому что никогда её не видели. Для них пантомима – это в лучшем случае клоуны в цирке. А в цирк ради клоунов не ходят. В цирк ходят ради дрессированных животных, фокусов и гимнасток… – Сергей ненадолго замолчал, задумавшись. – Я, честно говоря, был совершенно уверен, что люди придут… И много! Но надо признать свою ошибку. Мы с тобой ошиблись… И это понятно… Мы с тобой вдвоём работали и работали, говорили только о работе… И нам показалось… Понимаешь? Показалось! Что то, что мы делаем, – это важно не только для нас с тобой, но для всех и для каждого. Это нормально. Ошибаться – нормально. Так и должно быть. Каждый человек, который живёт тем, что он делает, должен быть уверен в том, что то, что он делает, имеет огромное значение для всех. Он должен верить в это! Даже микробиолог, даже лингвист, который изучает язык уже не существующей цивилизации, даже астроном, который смотрит в телескоп… Мы с тобой тоже верили… И с этой верой расставаться нельзя!.. Поэтому сейчас нам необходимо спокойно и мужественно, а главное, мудро заняться тем, чтобы люди, которые пантомиму не знают, о ней не слыхали и, разумеется, любить её не могут… О пантомиме бы узнали, полюбили и поняли, что она им нужна и важна, но не как нам с тобой, а как зрителям…

– Прости, пожалуйста, я задам тебе дурацкий вопрос, – сказал я, нервно теребя рукой подбородок, – а что делать?

– Хороший вопрос… Ответ будет хуже… Не знаю, дружище! – сказал Сергей и вдруг коротко рассмеялся, по своему обыкновению, зажмурившись. – Но варианты есть… И сам посуди, у нас же всё хорошо! Наша программа у нас есть, и мы в ней уверены. Мы уже действительно театр… Над новыми номерами и идеями нам пока работать рано… Нам готовое надо до людей донести… А значит, мы сейчас должны задуматься над тем, чтобы люди здесь узнали о пантомиме и захотели её увидеть… То есть захотели увидеть нас на сцене… Потому что другой пантомимы тут нет. Людовик XIV, будучи в Кемерово, сейчас сказал бы: «Пантомима – это мы».

– То есть проще говоря и исключительно в практическом смысле нам надо было послушать директора Студклуба и сыграть для начала в маленьком зале «Встречи» в мае, и так потихонечку… шаг за шагом? Я правильно понял?

– Почти! – весело сказал Сергей. – Но мы уже не послушали. Зато теперь у нас нет иллюзий! Это тоже отличный результат… В мае мы обязательно выступим во «Встрече»… Но и до мая сидеть сложа руки не станем…