Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Сергей сделал то, что мог. Он сел и за два дня в подробном письме описал наши номера. Я не читал того письма. Но через месяц мы получили официальное приглашение на Рижский международный фестиваль пантомимы. Театр «Мимоходъ» был внесён в основную конкурсную программу этого фестиваля. Наши творческие горизонты раздвинулись, и жизнь заиграла всеми возможными красками.

В Ригу мы отправились в середине октября. Доехали за двое с половиной суток до Москвы, а потом за ночь из столицы до Риги и оказались впервые в жизни в удивительной и прекрасной городской среде.

До этой поездки была преодолена сессия и прожито лето.

В стране творилось чёрт знает что. Магазины стояли пустые. На все возможные необходимые продукты и средства были введены карточки. Отец в нерабочее, а то и в рабочее время был постоянно занят раздобыванием то еды, то одежды, то лекарств.

Именно в тот год жители нашего дома, равно как и все жители города и страны, дружно осознали, что пришли лихие времена и что грядущие будут ещё более лихими. Главным символом этого осознания стала замена практически всеми людьми стандартных, установленных строителями, хлипких фанерных квартирных дверей мощными железными, со множеством хитрых замков дверями. Городские жители начали укреплять оборону своих жилищ.

Возле домов автомобилисты перестали ставить на ночь свои автомобили. Даже днём они старались их надолго не оставлять без присмотра, поминутно выглядывая в окно. Машины необходимо было закрывать в гаражи или на охраняемые стоянки. Но и гаражи регулярно вскрывали, стоянки грабили.

Лето того года мы провели в деревне. Я, будучи городским жителем от рождения, всё же периодически работал на земле. Доводилось. Иногда помогал родственникам, каждый год осенью, со школой, ездил на уборку урожая. Но это всё была некая трудовая повинность. Я это всегда делал спустя рукава и небрежно, понимая, что это не моё и мне не нужно.

Но в то лето я впервые работал на земле осмысленно. Окучивал картошку, поливал огород, пропалывал грядки. Работал неумело и без азарта, но абсолютно сознательно и серьёзно. Мне отчётливо было понятно тогда, что я выращиваю картошку, которую будут есть мои родители, брат, дед с бабушкой, я сам. И другой картошки не будет.

Тем летом мы с отцом выкопали погреб под гаражом, который отец купил за бешеные деньги и два мешка сахара. Погреб был необходим для того, чтобы в нём сохранить картошку зимой. Это было мне ясно. Копал я на совесть.

Деньги всё меньше и меньше, всё хуже и хуже исполняли свои непосредственные обязанности. В деревне на деньги было трудно что-то купить, разве что молоко, да и то не каждый день. Зато за бутылку водки, за инструменты, за бытовые приборы, но прежде всего за водочку, можно было получить все деревенские прелести жизни, а именно: свежее, хорошее мясо, яйца, масло, дрова и любые хозяйственные работы.

По поводу того, что происходило в стране и что неизбежно должно было произойти, отец ходил мрачный и встревоженный. Денег не хватало, запас прочности в виде накоплений растаял быстро и не впрок, привычные способы профессионального заработка перестали обеспечивать семью.

Я, конечно, всё это видел, знал и понимал…

Но осенью, в октябре, меня ожидал фестиваль пантомимы в Риге! Мне ничто не могло омрачить трепетной радости ожидания этого фантастического события.

В Риге нас встретила на вокзале красивая дама по имени Илзе, проводила до машины, поехала с нами до гостиницы и что-то рассказывала по дороге про город с неподражаемо очаровательным латышским акцентом.

Она сразу выдала нам программу фестиваля. Это был красиво изданный журнал на трёх языках. С иллюстрациями. Только театр «Мимоходъ» – «Mimohods» – «Mimokhod» не имел в той программе фотографии. Фотографии всех остальных театров были яркие и прекрасного качества.

– Это мы въезжаем в Старый город, – говорила Илзе. – Вы будете жить в самом центре на Домской площади. Это сердце Риги… Правда, гостиница… как это сказать?.. Скромная.

Осеннее утро в Риге выдалось пасмурное, прохладное, но сухое. Воздух был совершенно прозрачен, и всё это невероятно шло первому мною увиденному европейскому городу. Я вертел головой, прижимался лицом к стеклу автомобиля и всё постоянно хотел фотографировать.

Одной башни, одного куска крепостной стены, одного старинного дома с маленькими окнами и высокой черепичной крышей хватило бы городу Кемерово, чтобы стать в нём достопримечательностью, которую бы все полюбили. А тут мы ехали, дома вокруг были прекрасны и не заканчивались.

Ехали мы совсем недолго. От машины до Домской площади и до гостиницы прошли пешком. Вокруг ходили люди в светлых плащах, тонких пальто и цветных куртках. За три минуты ходьбы мы повстречали несколько мужчин и женщин в шляпах. Звучала непонятная речь.

Теперь даже рижские старожилы не знают и не помнят, что прямо за Домским собором, если обойти его от входа справа, в маленьком тупике находилась небольшая гостиница с крошечной вывеской на русском языке. Она называлась «Арена».

За обшарпанной дверью этой гостиницы было малюсенькое фойе со стойкой администратора, и от него вверх уходила узкая лестница. Наш номер на третьем этаже был не просто скромен, а убог. Окно его выходило на кирпичную стену, до которой можно было дотянуться рукой. Даже кусочка неба невозможно было увидеть в это окно.

В том маленьком номере были высоченные потолки, скрипучий деревянный пол, давно покрашенные светлой скучной краской стены, две старые кровати, шаткий столик, стул и кривой шкаф. Зато был туалет и душ. Радио на стене говорило на непонятном языке.

Нас с Сергеем сразу удивило то, что крючки для одежды были прикручены к стене при входе необычно низко. Куртка Сергея, когда он её повесил, коснулась пола. Мы по этому поводу усмехнулись. Илзе, которая нас в номер привела и давала нам пояснения и комментарии относительно программы фестиваля и нашего расписания, заметила наше удивление.

– Гостиница «Арена», – сказала она, дивно растягивая звуки, – это гостиница Государственного цирка. Здесь обычно живут только циркачи… Они здесь живут подолгу… Случается, больше месяца… Два дня раньше здесь жили маленькие люди… Как это сказать?.. Ли́липутс… Лилипуты! – Она мило улыбнулась. – Они тут жили и сделали, чтобы им было удобно.

На месте этой гостиницы давно какие-то офисы или что-то ещё. Таких страшных гостиниц в Риге вообще больше не осталось, особенно в центре.

Помню, что когда Илзе выдавала так называемые «суточные» деньги, я удивился, что получил от неё точно такие же рубли, какими пользовался в Кемерово. Два этих города были столь несовместимо разными, что я понял, что исподволь ожидал получить какие-то другие деньги, более подходящие людям в шляпах, говорящим на совершенно ином, весьма благозвучном языке, а не привычные потёртые рубли.

Рига была и тогда прекрасна. Не было ярких витрин, не было светящихся особым светом окон кафе, баров и ресторанов, не было сетевых гостиниц и продуманной подсветки зданий, без которых нынешнюю Ригу невозможно представить. Но красоты было хоть отбавляй. Нам в первый же день пребывания в столице Латвийской Советской Социалистической Республики показали, где, на каких улицах и в каких домах снимались культовые фильмы, которые я знал с детства. Таким образом, удалось прогуляться по Берлину Штирлица и Лондону Шерлока Холмса.