Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

Да, у него было ощущение собственной миссии. Он хотел передать ценности своей веры, своего класса, своей Англии грубым выходцам из русских гетто.

Бэзил родился в 1890 году. Его отец, судовладелец, был видным и активным прихожанином Западной Лондонской синагоги. Его мать, внучатая племянница сэра Мозеса Монтефиоре, глубоко религиозная женщина, заботилась о том, чтобы молитвы в синагоге дополнялись молитвами и дома. Все связанное с религией для Бэзила было как мед для медведя. Он любил синагогу, псалмы, молитвы и проповеди. Еще ребенком он был помешан на Боге и видел в нем почти что члена семьи, какого-то высокопоставленного родственника. Иногда он сам сочинял проповеди и, встав перед стулом как перед кафедрой, выступал перед матерью и тетками. Ко времени поступления в Хэрроу он уже научился сдерживать свои религиозные чувства, но его письма домой все равно отчасти напоминали короткие проповеди. В Оксфорде, где изучал историю, Бэзил буквально взял на себя ответственность за синагогу. О какой-то карьере он всерьез не задумывался, да и родители отнюдь не давили на него, чтобы заставить зарабатывать себе на жизнь.

В то время было принято, чтобы юные патриции несколько месяцев или лет проводили среди лондонской бедноты, и в Южном Лондоне и Ист-Энде студентами Кембриджа и Оксфорда было создано несколько поселений. Особенно Энрикеса привлекала работа Алека Патерсона, основавшего медицинскую миссию в районе доков и складов Бермондси, и во время каникул он приехал туда пожить. Этот опыт на многое открыл ему глаза. Патерсон, позднее писал он, «дал мне почувствовать, что и я могу что-то сделать, и мне есть чему поучиться. Там я увидел по-настоящему живой христианский дух в чудесном содружестве докеров и студентов, пронизанном таким ощущением счастья и дружбы, служения и верности, что я почувствовал вызов. Разве не может иудаизм послужить таким же источником дружбы между евреями?».

Энрикес был в этом не вполне уверен и какое-то время даже склонялся к христианству. Но в конце концов философия, пример и дружба Клода Монтефиоре вернули его в еврейскую паству.

Сухой, лишенный мифологии, ритуала, национальности иудаизм Монтефиоре очень хорошо вписывался в его образ мыслей и особенно веру в социальное действие как способ молитвенного служения. Именно с поощрения Монтефиоре Бэзил какое-то время прожил в Тойнби-Холл – ист-эндском поселении, основанном каноником Барнеттом; и опять-таки с поощрения Монтефиоре он сам основал Оксфордское поселение Святого Георгия (одной частью названия оно обязано тем, что помещалось среди трущоб прихода церкви Святого Георгия на Востоке в Степни, а другой – его альма-матер Оксфорду).

С помощью Монтефиоре Бэзил сумел заручиться совместной поддержкой ведущих прихожан Западнолондонской и Либеральной синагог, которые профинансировали его планы. Он в общих чертах изобразил перед ними социальные условия прихода Святого Георгия на Востоке – густонаселенного района в окружении доков и складов, пересеченного железнодорожными путями и мостами, черного от копоти, переполненные дома на темных улицах, оборванных детей, голодные лица, бедность, невежество, убожество – и в основном его населяли евреи. Мальчики обычно бросали школу в четырнадцать лет, брались за любую черную работу, часто оставались вовсе без работы или работали не целый день и большую часть досуга тратили на улицах, «становясь добычей», если воспользоваться языком той эпохи, «всевозможных искушений и пороков».

Энрикес надеялся силами своего клуба превратить их в «хороших евреев, хороших граждан, хороших спортсменов…». Обе синагоги согласились спонсировать клуб и оказать ему всяческую поддержку.

В 1914 году Бэзил снял несколько комнат в Ист-Энде – одну для себя, другую для клуба. Мать прислала дворецкого присматривать за ним, но дворецкий через несколько дней вернулся. «Мадам, такое количество паразитов терпеть положительно невозможно». Однако Бэзил остался.

В следующем году он унаследовал небольшую сумму от брата и использовал ее на то, чтобы основать аналогичный клуб для девочек, расположенный в нескольких улицах от первого. Руководить им он поставил молодую социальную работницу по имени Роуз Лоу.

Этот брат, офицер регулярной армии, погиб под Монсом в 1914 году. Он стал одним из первых британцев, сложивших голову на Западном фронте, и Бэзил чувствовал, что должен занять его место. Однако прежде чем записаться в армию, он слил клубы для девочек и для мальчиков и как бы в окончательное завершение полного слияния женился на Роуз Лоу. И это оказалось необычайное партнерство.

Его взяли в «Буйволы» – Королевский Восточно-Кентский полк – и приписали к тяжелому подразделению пулеметных войск, чтобы пройти подготовку по овладению новым и пока еще секретным видом вооружения – танком. Он не испытывал недостатка в необходимой для этого смелости, но со своими 6 футами 2 дюймами роста плохо подходил по телосложению. Его ранили, когда он в первый же раз повел свой танк в бой в сентябре 1916 года. После этого он служил в разведке. Его имя дважды упоминали в донесениях и наградили за доблесть итальянской Серебряной медалью.

Война больше чем что-либо иное укрепила его и без того сильные религиозные чувства, и среди грязи и боли во Фландрии он находил время обращаться к Богу с такими словами: «Я верю, Господи, что наше дело правое и что мы боремся за сокрушение Зла – за Честь, Справедливость и Свободу. Внуши Вождям нашим мудрость и предвидение, чтобы они руководили войной к победному концу. Дай всем солдатам, морякам и летчикам смелость и решимость отважно и мужественно исполнять возложенный на него долг и помоги и мне внести свою долю с крепким сердцем и уверенной рукой… Даруй мир нам и всем народам. Аминь».

После войны клуб быстро разрастался, превратившись в целое поселение с синагогой, и Энрикес стал в ней светским проповедником. Его богословские взгляды, почерпнутые частью у Клода Монтефиоре и частью у Баден-Пауэлла[106], были не очень глубоки. Всю свою жизнь он обращался к Богу с полной уверенностью в том, что его слышат. И с этим он сочетал наставления, знакомые любому английскому ученику приличной школы: отстаивать правое дело, выполнять свой долг, вести честную игру. Но юношам из Степни, во всяком случае, они не казались банальными, и они воспринимали их всерьез, как воспринимали бы наставления своего раввина. Однако раввины, помимо всего прочего, получали за свои увещевания плату и были хорошо знакомой, может быть, даже слишком хорошо, частью еврейского Ист-Энда. Часто это бывали бледные личности не от мира сего, слегка согбенные, с ореолом черты оседлости, бедности и притеснения; а у Бэзила Энрикеса было все то, что восхищает мальчика в мужчине: властный вид и командирский голос, это был храбрый солдат с медалями, боевыми ранениями и историями с войны, офицер и джентльмен – и притом набожный.

Мальчики поклонялись ему как идолу и придумывали ему ласковые прозвища: Старина или Верзила. Его жену звали просто Миссис.

В 1919 году Энрикес открыл в поселении бюро консультации граждан из одного человека. Он сообщил по округе, что будет вести прием у себя в конторе ежедневно с 9 до 11 и консультировать по всем вопросам, которые только могут возникнуть у любого местного жителя. И жители уверенным ручейком потянулись к этому человеку, который вскоре приобрел репутацию местного Соломона. Одни шли к нему со своими семейными ссорами, другие – чтобы исправить блудного сына, третьи – пожаловаться на домовладельца, четвертые – на жильцов, а пятые – просто попросить помощи. И он вертелся как белка в колесе, раздавая мудрые советы, увещания, сочувствие и старую одежду.