Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

тысяч ливров. Одновременно Пьеру Кошону, тому самому, кто был изгнан из своей епархии после того, как город Бове стал французским, было пред­ложено потребовать от своего имени и от имени короля Англии выдать Жанну, под тем предлогом, что, поскольку она была захвачена на территории, находящейся под его юрисдикцией, именно ему и следует устраивать суд над пленницей. Какое-то время Пьер Кошон сопротивлялся: согласившись взять на себя суд над Жанной, он должен был бы сделать выбор между местью англичан, если бы девушка была оправдана, и проклятием потомков, если бы она была провозглашена виновной. И тогда епископ нашел выход из этого затруднительного положения, отве­тив, что, прежде чем принять решение самому, ему сле­дует спросить совета у Парижского университета. Его стали торопить, чтобы он сделал это; Пьер Кошон затя­гивал дело, сколько мог, но, в конце концов, ему при­шлось написать нужное письмо. Университет состоял по большей части из докторов, продавшихся англичанам, а потому полученный ответ гласил, что, коль скоро Жанна была захвачена в епархии Пьера Кошона, ему следует потребовать ее выдачи и устроить над ней суд.

В это время пленница, препровожденная вначале в замок Больё, была переведена оттуда в замок Боревуар, расположенный в четырех льё от Камбре; там она застала жену и сестру Жана Люксембургского. Сначала обе бла­городные дамы были весьма предубеждены против Жанны, считая ее колдуньей или, по крайней мере, ере­тичкой; однако при первом же взгляде на свою пленницу, видя эту простоту, эту скромность, это целомудрие, печать которых нес весь ее облик, дамы поневоле стали испытывать к ней сочувствие, уступившее вскоре место подлинной и глубокой жалости. Через месяц Жанна стала их подругой.

Поэтому их главным и единственным желанием было спасение девушки. Несколько раз они добивались от сира де Люксембурга, терявшего терпение из-за молча­ния Франции и напуганного угрозами Англии, новых отсрочек. Так прошло пять месяцев.

В течение этих пяти месяцев, как нетрудно понять, англичане не прекращали своих домогательств. Епископ Бове, испытывая давление со стороны того самого уни­верситета, на мнение которого он ссылался, 13 июля выехал из Парижа, сопровождаемый апостолическим нотарием и представителем университета. 16 июля гер­цогу Бургундскому и Жану Люксембургскому было направлено от имени короля Англии второе требование; в этом требовании регент настоятельно просил выдать ему Жанну как одного из главных военачальников короля Франции и, соответственно, предлагал Жану Люксем­бургскому сумму, указанную в договоре, то есть десять тысяч ливров, что составляет примерно семьдесят тысяч франков на наши деньги; сверх того, пожизненная рента в триста ливров назначалась Лионелю, бастарду Вандом­скому, которому, как мы видели, Жанна отдала свой меч.

Предложения были настойчивы, и отказ становился опасен; каждый день сир де Люксембург рассказывал сестре и жене о развитии событий, и каждый день благо­родным женщинам удавалось добиться от него, чтобы он не принимал пока никакого решения. Все надежды по-прежнему возлагались на короля Франции, но король Франции оставался равнодушен и безмолвен, занятый, видимо, более важными делами, чем выкуп бедной кре­стьянки.

Между тем Жанна, ожидая решения своей участи, вела благочестивый образ жизни, поучительный и трогатель­ный для всех, кто находился рядом с девушкой: она про­водила время в молитвах и религиозных обрядах, а потом теми самыми руками, которые держали королевский меч и носили боевую хоругвь, шила и пряла, как во времена своей юности и безвестности. Ее видения возобновились, и, хотя голоса говорили ей теперь лишь о смирении и мученичестве, она каждый раз, слыша их, чувствовала себя если и не утешенной, то, по крайней мере, более сильной.

Наконец, в середине сентября сир де Люксембург объ­явил жене и сестре, что он не может больше откладывать и ему придется выдать Жанну англичанам. При этих сло­вах обе женщины бросились к его ногам, умоляя спасти несчастную девушку, ибо им было известно, что выдать ее англичанам означало обречь ее на мученичество. Жан Люксембургский обещал дать своей пленнице последний шанс на спасение, а именно, заявить, что он и правда согласен выдать ее, но она останется под его охраной до тех пор, пока не будут выплачены десять тысяч ливров, а пока эти десять тысяч ливров не выплачены, он будет волен вести переговоры о ее выкупе с королем Фран­ции.

Это условие, казавшееся на первый взгляд не слишком выгодным для пленницы, все же давало ей довольно дли­тельную отсрочку. Герцог Бедфорд не имел такой суммы, и Жан Люксембургский прекрасно знал об этом; но, поскольку рано или поздно ее можно было бы найти или во Франции, или в Англии, он поручил жене и сестре объявить Жанне, что ему пришлось вести переговоры с англичанами и что ей следует быть готовой к тому, что с минуты на минуту она будет выдана им. Обе женщины снова попытались смягчить своего повелителя, но на этот раз он был неумолим.

Так что пришлось объявить Жанне эту ужасную новость. Узнав о ней, бедная девушка забыла о том, что она была героиней Орлеана и победительницей при Жаржо, и не помнила больше ни о чем, кроме своей сла­бости и своего одиночества. В день своего пленения вои­тельница исчезла и осталась лишь женщина. Жанна залилась слезами, как ребенок, и принялась целовать руки обеих женщин, которых она сделала своими под­ругами, так, словно ей предстояло покинуть их в это самое мгновение и попрощаться с ними навсегда.

Тем не менее из уст ее не вырвалась никакая недостой­ная ее мольба, она не произнесла ни единого упрека в адрес короля; она лишь молитвенно сложила ладони и воскликнула: «Боже мой! Боже мой! Я знала, что все так и будет, ведь мои голоса предупреждали меня».

Вечером, когда Жанна поднялась в свою комнату, на­ходившуюся на четвертом этаже одной из башен замка, и принялась молиться, ей явились ее святые. И тогда, как это бывало обычно, ее слезы высохли и она впала в то благочестивое исступление, с каким всегда ожидала повелений Господа.

— Жанна, — сказали ей тогда голоса, — мы явились, чтобы поддержать тебя, ибо тебе предстоит много стра­дать; но Господь даст тебе мужество. А потому, не имея надежды, сохрани веру.

Эти слова указывали Жанне на то, что ей уготовано какое-то беспросветное и ужасное несчастье, а потому, вопреки своей привычке покорно следовать божествен­ным указаниям, она так и не смогла безропотно сми­риться с этим, несмотря на все свои попытки. Всю ночь она не могла уснуть ни на мгновение, непрестанно плача и вставая каждые пятнадцать минут, чтобы помолиться перед большим распятием из слоновой кости, которое по ее просьбе перенесли из