Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

— А что такое Вселенский собор? — спросила Жанна.

— Это всеобщее собрание иерархов Вселенской церкви, — ответил ей брат Изамбар. — И вы найдете там столько же докторов из числа ваших сторонников, сколько и из числа сторонников англичан.

— О! В таком случае, господа, — воскликнула Жанна, — будьте свидетелями, что я не только готова подчиниться ему, но и требую этого!

— Да замолчите же, черт побери! — перебил ее епи­скоп и, повернувшись к апостолическому нотарию, про­изнес: — Я запрещаю вам включать эту просьбу в про­токол.

— Увы! — с оттенком того печального смирения, кото­рое не покидало ее ни на мгновение, промолвила девушка. — Вы пишете все, что говорит против меня, но не хотите писать ничего, что говорит в мою пользу.

У дверей суда брата Изамбара поджидал граф Уорик; заметив монаха, граф подошел к нему и замахнулся, чтобы ударить его, но, подумав об опасности, которой он подвергнется, если изобьет духовное лицо, опустил руку и произнес тоном, сохранившим всю угрозу его жеста:

— Зачем ты сегодня утром подучивал эту мерзавку так поступить? Клянусь, негодяй, если я замечу, что ты хочешь подсказать ей, как спастись, я велю бросить тебя в Сену.

После того как допросы закончились, 12 мая судьи собрались у епископа Бове; там, не решаясь взять на себя одних ответственность за столь несправедливый приговор, на который была обречена Жанна, они сфор­мулировали двенадцать статей, неточных и лживых, и в виде записки, предназначенной для обсуждения и даже не содержащей имени обвиняемой, направили их в Парижский университет, Руанскому капитулу, епископам Кутанса, Авранша и Лизьё, а также пятидесяти или шестидесяти докторам, которые были судебными заседа­телями на процессе. Ответ был таким:

«Обвиняемая, по легкомыслию или обуянная гордыней, поверила в видения и откровения, исходившие, несомненно, от злого духа; она хулила Бога, утверждая, что Бог пове­лел ей носить мужскую одежду, и выказала себя еретич­кой, отказавшись подчиниться Церкви».

Во время этого следствия Жанна заболела; тотчас же пришел приказ обеспечить ей самый хороший уход, и лечить ее были посланы лучшие парижские врачи. По словам графа Уорика, даже ради власти над целым миром король не хотел бы допустить, чтобы пленница умерла естественной смертью: он заплатил за нее достаточно дорого, чтобы сделать с ней все что угодно, и желал, чтобы она была сожжена заживо.

Жанна выздоровела, как того желал король Англии; но, поскольку при тех тяготах души и тела, которые ей приходилось терпеть, она могла заболеть снова и на этот раз перенести болезнь не столь благополучно, судей начали торопить с приговором, и приговор был вынесен. Согласно обычаям церковного правосудия, он представ­лял собой адресованное обвиняемой обращение, в кото­ром ей сообщалось, что она отсекается от Церкви, как поврежденный орган, и передается в руки светского пра­восудия. Тем не менее судьи добавляли, что в случае, если обвиняемая согласится отречься от своих заблужде­ний и откажется носить мужскую одежду, они склонят светских судей умерить наказание в том, что касается смерти или увечий.

Но не так-то легко было принудить вдохновенную свыше девушку признаться в том, что откровения, кото­рые она продолжала получать и которые одни только давали ей силы и поддерживали ее, исходили от дьявола, а не от Бога. То, что называли ее упрямством, вначале попытались сломить страхом перед пыткой. С этой целью епископ Бове явился в тюрьму вместе с палачом, кото­рый принес с собой орудия пыток. Жанне объявили, что, если она не пожелает отречься от своих заблуждений и признать свои ереси, ее подвергнут пытке; тем временем палач уже готовил дыбу. При виде этих приготовлений Жанна сильно побледнела, но ее стойкость ни на мгно­вение не поколебалась, и, повернувшись к епископу, девушка сказала: «Приступайте; но предупреждаю вас, что то зло, какое вы причините моему телу и моей душе, падет на вашу душу и ваше тело». Подобная угроза, как нетрудно понять, не была способна остановить ее гони­теля, но, так как Жанна была еще очень слаба после перенесенной болезни, врач заявил, что под пытками обвиняемая может умереть.

Поскольку подобная смерть стала бы несчастьем, кото­рого более всего страшились англичане, а Пьер Кошон отвечал за Жанну, как говорится, своей головой, было решено прибегнуть к помощи того презренного священ­ника по имени Луазелёр, которого уже приводили к ней в тюрьму, хотя тогда он не смог вытянуть из Жанны ничего, что можно было бы обернуть против нее. Он проник в камеру Жанны, утверждая, что подкупил тюремщика своими молитвами. Девушка приняла его как своего духовного избавителя, и негодяй дал ей совет под­чиниться всему, чего от нее требовали, поручившись ей, что, как только такое подчинение будет изъявлено, она из английских оков тотчас перейдет в руки Церкви. Всю ночь, со всей логикой своего ясного ума, Жанна боро­лась с ложными умозаключениями этого негодяя, но, в конце концов, поверив, что такой совет он дает ей из преданности, и признав свое невежество посрамленным перед мудростью того, кого она считала благочестивым служителем Бога, девушка пообещала сделать все, чего от нее хотели.

И потому через два дня после этого обещания, то есть 24 мая 1431 года, Жанну вывели из ее тюрьмы и препро­водили на площадь кладбища Сент-Уан, где она должна была выслушать свой приговор. Там были воздвигнуты два помоста: один предназначался для епископа Бове, вице-инквизитора, кардинала Винчестерского, епископа Нуайонского, епископа Булонского и тридцати трех судебных заседателей, другой — для Жанны и Гильома Эрара, которому было поручено наставлять ее; у подно­жия помоста находился палач с запряженной повозкой, готовый в случае отказа Жанны отвезти ее на площадь Старого Рынка, где ее уже ждал костер. Как видно, все было предусмотрено, и в случае необходимости никаких задержек опасаться не приходилось.

Казалось, все жители Руана разделились на две группы: одни ждали Жанну на площади кладбища Сент-Уан, дру­гие — у ворот тюрьмы и на улицах, по которым ее должны были провести; эти последние занимали место позади нее по мере ее продвижения вперед, так что, когда они яви­лись на площадь, и без того уже почти полностью забитую народом, там создалась такая давка, что дорогу к помосту пришлось пробивать с помощью ударов мечей и пик.

Как только Жанна поднялась на помост, Гильом Эрар взял слово и в своей речи попытался сокрушить ее тяже­стью речи, наполненной не только обвинениями, но и оскорблениями.