Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

Густые рыжевато-коричневые брови Тапека сошлись на переносице.

— Избавил? — Перешагнув через злополучного Джемела, он встал перед спутником: ему надоело видеть, как тот беспокойно ходит по комнате. — А что сообщил ей хозяин этой конуры? Вот в чем суть! Мы знаем, что Джемел вышел из повиновения. Перед тем как броситься на кинжал, он мог выболтать что-то важное!

В лачуге наступила полная тишина, нарушаемая лишь легким потрескиванием углей. Прекратились и собачий лай, и ровный гул, постоянно доносившийся со стороны порта. Обыденные шумы Сулан-Ку на мгновение затихли, словно город затаил дыхание.

Вытянутым пальцем Шимони коснулся груди Тапека. Он не размахивал руками, не произносил заклинаний, и все-таки, словно под действием чар, младший маг посторонился, а Шимони вернулся к прерванному осмотру имущества Джемела. Проходя мимо гневливого собрата, он сказал:

— Ты хочешь выведать, о чем она Джемела спрашивала? Что ж, постарайся поискать ответ. Но по-моему, мы зря теряем время. Теперь она знает то, что знает; значит, нужно действовать, учитывая это обстоятельство.

Тапек закатал рукава и обнажил запястья. В его светлых глазах полыхал фанатический огонь.

— Нам действительно нужно действовать. Но мы располагаем важным доказательством того, что Мара нарушила наши запреты, причем доказательством такого сорта, что умники из компании Хочокены перестанут держаться за его широкий зад. Нам нужно добиться единомыслия в Ассамблее, а его партия делает все для того, чтобы этому помешать.

Шимони счел необходимым заступиться за отсутствующего друга.

— Хочо не из тех, кто упорствует понапрасну, — возразил он.

Голос старшего мага звучал невнятно, поскольку в это время он наклонился, чтобы просунуть голову в пыльный просвет между полками.

— Ну хорошо, — торопливо согласился Тапек, ибо не был глух к мягко выраженному недовольству спутника, — но какой же из этих захудалых магов не стал бы откровенничать с Марой? В простонародье ее почитают. Они дадут ей все, о чем она ни попросит, — дадут единственно затем, чтобы стяжать благосклонность богов. Если она подкупила Джемела, какое еще доказательство требуется вам с Хочокеной, чтобы приговорить ее к смерти?

Шимони выпрямился, стряхивая грязь и счищая пятна крови с рукавов.

— Джемел не такой уж дурень. Вот увидишь.

— Я увижу?

Тапек возмущенно воздел руки. Он метнул еще один яростный взгляд на престарелого собрата: так и напрашивалась мысль, что тот хочет помешать Тапеку исполнить свой долг. Но, будучи старинным другом Хочокены, Шимони всегда отличался благоразумием.

— Это ты увидишь! — пообещал Тапек.

Без промедления он начал монотонно бормотать заклинания, чтобы вызвать из небытия призрачную форму — видимость событий, разыгравшихся здесь всего лишь несколькими минутами раньше.

Казалось, холодные иглы прошили душную атмосферу лачуги, хотя сам по себе воздух оставался неподвижным. Шимони прервал обследование полок. Наклонившись, он закрыл глаза умершему, а затем прислонился спиной к стене, сложил руки на груди и приготовился наблюдать, каким результатом увенчаются усилия Тапека.

Речитатив младшего мага закончился быстро. Его напряженно поднятые руки оставались в неподвижности, как будто это помогало ему сосредоточить все силы и волю на единой цели. Позади жаровни замерцал свет, который не был порожден ни огнем светильника, ни углями. Разгораясь все ярче, он приобрел льдистый синевато-серебряный оттенок и разросся в прозрачную туманность, границы которой постепенно становились все более резкими и наконец приобрели очертания сидящего Джемела; его глаза были устремлены на дверь. Через несколько секунд вошли посетители: Мара с двумя сопровождающими. Между ними и Джемелом началась неслышная беседа. Судя по выражению лица Шимони, можно было подумать, что магическое действо, разворачивающееся по воле Тапека, интересует его не больше, чем отдаленные звуки, снова долетающие с улицы, из квартала бедняков.

Чтение по губам показало, что разговор ведется о предметах самых незначительных: Мару заботило отчуждение ее супруга, которое началось несколько месяцев тому назад, со времени рождения их дочери. Вполне невинная картинка… вот только Джемел почему-то начал (что вызвало крайнее раздражение у магов-наблюдателей) играть и забавляться с длинными полотнищами шелка. Развеваясь в воздухе, ткань слишком часто препятствовала наблюдению за движением его губ. А между тем он что-то говорил: это было ясно по тому, какая рябь пробегала по шелку от его дыхания. Но никакие чары, применяемые для воссоздания образов минувших событий, не могли воскресить звук произносимых слов. Отпечаток света, падавшего в прошлом на любую вещь в помещении, можно было вызвать в видимый мир еще много дней спустя, но память о звуке, более эфемерном, чем свет, вещи сохраняли не дольше нескольких секунд.

Тапек разразился проклятиями. Застыв в неподвижности, словно релли, готовая к броску, он следил, как Джемел встал и проводил Мару к полкам; при этом их лица оказались обращены к стене, и наблюдателям были видны только едины собеседников. А между тем, насколько было можно судить, мелкотравчатый маг продолжал со всей серьезностью инструктировать властительницу, обучая ее какому-то виду мошенничества: пассы руками в воздухе, движения, которые сами по себе ничего не означают, но зато производят впечатление на невежественную публику. Подобные уловки умаляли репутацию всего сословия магов; Тапек презирал такие трюки. Его руки задрожали от гнева, и он ядовито заметил:

— Властительница выглядит на удивление глупой, как это ни странно. Интересно, сейчас у них четвертая репетиция этого дурацкого фокуса или пятая?

К его крайнему негодованию, Шимони смеялся — не открыто, чего за ним и прежде не водилось, но в его глубоких глазах плясали веселые огоньки.

— Я тебя предупреждал, Тапек. Джемел не был идиотом. И властительница отнюдь не глупа.

Завуалированное неодобрение, сквозившее в тоне ветерана Ассамблеи, вновь разожгло гнев Тапека. Подстрекаемый злостью и досадой, он продолжал бесплодное наблюдение за призрачными фигурами. Наконец Джемел прекратил рисовать в воздухе нелепые узоры и вернулся к пергаменту, на котором что-то писал, сгорбившись как будто специально затем, чтобы заслонить написанное от посторонних глаз. Чары имели свойство воссоздавать след былых событий только в таком виде, каким они являлись взору наблюдателя, стоящего в середине комнаты, поэтому прочесть набросанные Джемелом строчки не было ни малейшей возможности. Взглянув на жаровню, Тапек увидел, что Шимони изучает пепел пергамента, сожженного, по-видимому, совсем недавно.

— Действительно, — подтвердил старший маг в ответ на невысказанную мысль Тапека, — слова были утрачены прежде, чем мы сюда прибыли Тапек счел возможным рассеять призрачное порождение его чар, когда увидел, что Мара приняла аккуратно сложенный пергамент и, распрощавшись, отбыла. Не обращая внимания ни на влажную от крови землю, ни на промокшие подушки, Тапек в бешенстве метался вокруг жаровни; каждая жилка в нем была напряжена.