Космическая трилогия - Клайв Стейплз Льюис

– Идут и идут, – сказал один.

– Да уж… – сказал другой.

– И откуда берутся… – сказал третий.

Понемногу все прояснилось. Беженцы шли из Эджстоу. Одних выгнали из дому, других разорил бунт, третьих – восстановление порядка. В городе, по всей видимости, царил террор. «Вчера, говорят, штук двести посадили», – сказал кабатчик. «Да, ребята у них… – сказал парень. – Даже моему старику въехали…» Он засмеялся. «Им что рабочий, что полицейский», – сказал первый, с картофельным лицом. На этом обсуждение застопорилось. Марка очень удивило, что никто не выражал ни гнева, ни сочувствия. Каждый знал хотя бы одного беженца, но все соглашались в том, что слухи преувеличены. «Сегодня писали, все уже хорошо», – сказал кабатчик. «Кому-нибудь всегда плохо», – сказал картофельный. «А что с того? – сказал парень. – Дело, оно дело и есть». – «Вот и я говорю, – сказал кабатчик, – ничего не попишешь». Марк слышал обрывки собственных статей. По-видимому, он и ему подобные работали хорошо; мисс Хардкасл переоценила сопротивляемость «простого народа».

Автобус оказался пустым, все двигались ему навстречу. Марк вышел на Маркет-стрит и поспешил к дому. Город совершенно изменился. Каждый третий дом был пустым, многие витрины – заколочены. Когда Марк добрался до особняков с садиками, он увидел почти на всех белые доски, украшенные символом ГНИИЛИ – голым атлетом с молнией в руке. На каждом углу стоял институтский полисмен в шлеме, с дубинкой и с револьвером на ремне. Марк надолго запомнил их круглые, белые лица, медленно двигающиеся челюсти (полицейские жевали резинку). Повсюду висели приказы с подписью «Феверстон».

А вдруг и Джейн ушла? Он почувствовал, что этого не вынесет. Задолго до дома он проверил, в кармане ли ключ. Дверь была заперта. Значит, нет Хатчинсонов, с первого этажа. Он отпер дверь и вошел. На лестнице было холодно, на площадке – темно. «Джейн!» – крикнул он, входя в квартиру и не надеясь ни на что. На коврике у двери он увидел пачку нераспечатанных писем. Внутри все было прибрано. Кухонные полотенца не сохранили ни капли влаги, хлеб в корзинке зацвел, молоко давно скисло. Уже понимая, он бродил по комнатам, тихим и трогательным, как все покинутые жилища. Он сердился; он искал записку; он пошел посмотреть письма, но почти все были от него. Вдруг в передней он заметил надорванный конверт письма, адресованного миссис Димбл, туда, в ее домик. Значит, она была здесь! Эти Димблы всегда его недолюбливали. Наверное, увезли Джейн к себе. Надо пойти к Димблу, в его колледж.

От этого решения ему стало легче. После всего, что он испытал, ему очень хотелось стать обиженным мужем, разыскивающим жену. По дороге в Нортумберленд он выпил. Увидев на «Бристоле» вывеску института, он чертыхнулся было и прошел мимо, когда вспомнил, что сам он – крупный сотрудник ГНИИЛИ, а не сброд, который теперь сюда не пускают. Они спросили его, кто он, и сразу стали любезны. Заказывая виски, он чувствовал, что вправе отдохнуть, и сразу же заказал еще. Гнев на Димблов усилился, прочие чувства смягчились. В конце концов, насколько лучше и вернее быть своим, чем каким-то чужаком. Даже и сейчас… ведь нельзя всерьез принимать это обвинение! Так уж они делают дела. Уизер просто хочет покрепче привязать его к Бэлбери и заполучить туда Джейн. А что такого, в сущности? Не может же она жить одна. Если муж идет в гору, придется ей стать светской дамой. В общем, надо скорей увидеть этого Димбла.

Из ресторана он вышел, как сам бы это назвал, другим человеком. С этих пор и до последнего распутья человек этот появлялся в нем внезапно и побеждал на время все остальное. Так, кидаясь из стороны в сторону, пробивался сквозь молодость Марк Стэддок, еще не обретший личности.

– Прошу, – сказал д-р Димбл. Он отпустил последнего ученика и собирался домой.

– Ах, это вы, Стэддок! – сказал он, когда тот вошел. – Прошу, прошу!

Он хотел говорить приветливо, но удивлялся и приходу Марка, и его виду. Марк потолстел, стал каким-то землистым и пошловатым, что ли.

– Где Джейн? – спросил Марк.

– Я не могу вам сказать, – ответил Димбл.

– Вы не знаете?

– Я не могу сказать.

Согласно программе, именно сейчас Марк должен был повести себя как мужчина. Что-то изменилось. Димбл всегда держался с ним очень вежливо и всегда недолюбливал его. Марк не обижался, он не был злопамятным, он просто пытался ему понравиться. Он любил нравиться. Когда с ним бывали сухи, он мечтал не о мщении, а о том, как он очарует и пленит обидчика. Если он и бывал нелюбезным, то лишь к стоящим ниже, к чужакам, заискивающим перед ним. В сущности, он уже был недалеко от подхалимства.

– Я вас не понимаю, – сказал он.

– Если вы хотите, чтобы вашу жену не трогали, – сказал Димбл, – лучше не спрашивайте меня.

– Не трогали?

– Да, – очень серьезно отвечал Димбл.

– Кто?

– А вы не знаете?

– Что такое?

– В ночь бунта ее схватила институтская полиция. Она убежала, но они ее пытали.

– Пытали?

– Да, жгли сигарой.

– В том-то и дело, – сказал Марк. – Она… у нее нервное истощение. Понимаете, ей примерещилось…

– Врач, лечивший ожоги, думает иначе.

– О господи! – воскликнул Марк. – Неужели правда? Нет, посудите сами…

Димбл спокойно смотрел на него, и он умолк.

– Почему же мне не сообщили?

– Кто, ваши коллеги? Странный вопрос. Вам виднее, чем они занимаются.

– Почему вы мне не сказали? Вы были в полиции?

– В институтской?

– Нет, в простой.

– Вы действительно не знаете, что в Эджстоу обычной полиции больше нет?

– Ну, есть какие-нибудь судьи…

– Есть полномочный представитель, лорд Феверстон. Вижу, вы не понимаете. Город захвачен.

– Почему же вы не связались со мной?

– С вами? – переспросил Димбл; и на один миг, впервые в жизни, Марк увидел себя со стороны. От этого у него занялось дыхание.

– Да, – начал он, – вы меня всегда недолюбливали. Но не до такой же степени…

Димбл молчал, но Марк не знал причины. Много лет он укорял себя за то, что не любит Марка; укорял и сейчас.

– Что ж, – сказал Марк, – говорить не о чем. Я хочу знать одно: где Джейн.

– Вы хотите, чтобы ее забрали в Бэлбери?

– Не понимаю, по какому праву вы меня допрашиваете. Где моя жена?

– Я не могу вам сказать. Она не у меня и не под моим покровительством. Ей хорошо. Если вам есть еще до этого дело, оставьте ее в покое.

– Что я, преступник или заразный? Почему вы мне не скажете?

– Вы сотрудник института. Они ее пытали. Они не трогают ее только потому, что не знают, где она.