Космическая трилогия - Клайв Стейплз Льюис
Шрифт:
Интервал:
– Неужели вы думаете, – сказал Марк, – что эту записку можно принять всерьез?
– А ты что-нибудь объяснял полицейскому? – спросила Фея. – Твоему, настоящему?
Марк не ответил.
– Алиби тоже фиговое, – продолжала мисс Хардкасл. – Ты говорил с Биллом за столом. Когда он уезжал, вас видели вместе у выхода. Как ты вернулся, никто не видел. Вообще неизвестно, что ты делал до самого утра. Мог уехать с ним и лечь так в два пятнадцать. Ночью, понимаешь, подморозило. Грязи на ботинках могло и не быть.
Как в былое время, в приемной у зубного врача или перед экзаменом, все сместилось, и Марку уже мерещилось, что тюрьма и эта закрытая комната, собственно, одно и то же. Главное – вырваться на воздух, от кряканья и. о., Феиной сигары, огромного портрета на стене.
– Вы советуете мне, сэр, – сказал он, – не идти в полицию?
– В полицию? – удивился Уизер, словно об этом и речи не было. – Это было бы по меньшей мере опрометчиво, мистер Стэддок… и не совсем порядочно по отношению к своим коллегам, особенно к мисс Хардкасл. Мы не могли бы в дальнейшем оказывать вам помощь…
– Именно, – сказала Фея. – Если ты в полиции, ты в полиции.
Минута решимости ушла, и Марк этого не заметил.
– Что же вы предлагаете? – спросил он.
– Я? – спросила Фея. – Ты скажи спасибо, что это мы нашли бумажник.
– Это исключительно счастливая случайность, – сказал Уизер, – не только для мистера Стэддока, но и для всего института. Мы не могли бы оставаться в стороне…
– Одно жаль, – сказала Фея. – У нас не твоя записка, а копия. Конечно, и то хлеб.
– Значит, сейчас ничего нельзя сделать? – спросил Марк.
– В настоящее время, – сказал Уизер, – вряд ли возможны какие-либо официальные действия. Но все же я бы вам советовал в ближайшие месяцы соблюдать… э-э… крайнюю осторожность. Пока вы с нами, Скотленд-Ярд вряд ли сочтет удобным вмешиваться без совершенно явных улик. Вполне вероятно, что они захотят помериться с нами силами, но я не думаю, что они воспользуются именно этим случаем.
– А вы не собираетесь искать вора? – спросил Марк.
– Вора? – спросил Уизер. – У меня нет сведений о том, что тело ограблено.
– Того, кто украл бумажник.
– Ах, бумажник!.. Понятно, понятно… Следовательно, вы обвиняете в краже одного или нескольких сотрудников института?
– Да господи! – закричал Марк. – А сами вы что думаете? По-вашему, я там был? Может, я и убил?
– Я очень попросил бы вас не кричать, мистер Стэддок, – сказал и. о. – Прежде всего это невежливо, особенно при даме. Насколько мне припоминается, никаких обвинений мы не выдвигали. Лично я пытался порекомендовать вам определенную линию поведения. Я уверен, что мисс Хардкасл со мной согласна.
– Мне все одно, – сказала Фея. – Не знаю, чего он орет, когда мы хотим его выручить, но дело его. Некогда мне здесь околачиваться.
– Нет, вы поймите… – сказал Марк.
– Прошу вас, возьмите себя в руки, мистер Стэддок, – сказал Уизер. – Как я уже неоднократно говорил, мы – единая семья и не требуем от вас формальных извинений. Все мы понимаем друг друга и одинаково не терпим… э-э-э… сцен. Со своей же стороны позволю себе заметить, что нервная неустойчивость навряд ли вызовет благоприятную реакцию у нашего руководства.
Марк давно перестал думать о том, возьмут его или нет, но сейчас понял, что увольнение равносильно казни.
– Простите, сорвался, – сказал он. – Что же вы мне советуете?
– Сиди и не рыпайся, – сказала Фея.
– Мисс Хардкасл дала вам превосходный совет, – сказал и. о. – Здесь вы у себя дома, мистер Стэддок, у себя дома.
– Да, кстати, – сказал Марк. – Я не совсем уверен, что жена приедет – она прихворнула…
– Я забыл, – сказал и. о., и голос его стал тише, – поздравить вас, мистер Стэддок. Теперь, когда вы видели его, мы ощущаем вас своим в более глубоком смысле. Несомненно, вы не хотели бы оскорбить его дружеские… да что там, отеческие чувства… Он очень ждет миссис Стэддок.
– Почему? – неожиданно для самого себя спросил Марк.
– Дорогой мой, – отвечал Уизер, странно улыбаясь, – мы стремимся к единству. Семья, единая семья… Вот мисс Хардкасл скучает без подруги. – И прежде чем Марк опомнился, он встал и зашлепал к дверям.
Марк закрыл за собой дверь и подумал: «Вот, сейчас. Они оба там». Он кинулся вниз, выскочил во двор, не задерживаясь у вешалки, быстро пошел по дорожке. Планов у него не было. Он знал одно: надо добраться до дому и предупредить Джейн. Он даже не мог убежать в Америку – он знал из газет, что США горячо одобряют работу ГНИИЛИ. Писал это какой-то бедняга вроде него. Но то была правда – от института нельзя скрыться ни на корабле, ни в порту, нигде.
Когда он дошел до тропинки, там, как и вчера, маячил высокий человек, что-то напевая. Марк никогда не дрался, но тело его было умней души, и удар пришелся прямо по лицу призрачного старика. Вернее, удара не было. Старик исчез.
Сведущие люди так и не выяснили, что же это означало. Быть может, Марк так измучился, что и. о. просто мерещился ему. Быть может, сильная личность в полном разложении обретает призрачную вездесущность (чаще это бывает после смерти). Быть может, наконец, душа, утратившая благо, получает взамен, хотя и на время, суетную возможность умножаться в пространстве. Как бы то ни было, старик исчез.
Тропинка пересекала припорошенное снегом поле, сворачивала налево, огибала сзади ферму, ныряла в лес. Выйдя из лесу, Марк увидел вдалеке колокольню; ноги у него горели, он проголодался. На дороге ему повстречалось стадо коров, они пригнули головы и замычали. Он перешел по мостику ручей и, миновав еще один луг, добрался до Кортхэмптона, откуда и ходил автобус.
По деревенской улице ехала телега. В ней между матрасами, столами и еще какой-то рухлядью сидели женщина и трое детей, один из которых держал клетку с канарейкой. Вслед за ними появились муж и жена с тяжко нагруженной коляской, потом – машина. Марк никогда не видел беженцев, иначе он сразу понял бы, в чем дело.
Поток был бесконечен, и Марк с большим трудом добрался до автобусной станции. Автобус на Эджстоу шел только в двенадцать пятнадцать. Марк стал бродить по площадке, ничего не понимая, – обычно в это время в деревне было очень тихо. Но сейчас ему казалось, что опасность – только в Бэлбери. Он думал то о Джейн, то об яичнице, то о черном, горячем кофе. В половине двенадцатого открылся кабачок. Он зашел туда, взял кружку пива и бутерброд с сыром. Народу там почти не было. За полчаса, один за другим, вошли четыре человека. Поначалу они не говорили о печальной процессии, тянувшейся за окнами; они вообще не говорили, пока человечек с лицом, похожим на картошку, не сказал неизвестно кому: «А я вчера Рэмболда видел». Никто не отвечал минут пять, потом молодой парень сказал: «Наверное, сам жалеет». Разговор о Рэмболде шел довольно долго, прежде чем хоть кто-нибудь коснулся беженцев.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!