Космическая трилогия - Клайв Стейплз Льюис

– Если виноват институт, неужели вы думаете, что я это так оставлю? За кого вы меня принимаете?

– Я могу только надеяться, что у вас еще нет большой власти. Если власти у вас нет, вы Джейн не защитите. Если есть, вы – то же самое, что институт.

– Невероятно! – сказал Марк. – Ну хорошо, я там работаю, но вы же меня знаете?

– Нет, – сказал Димбл, – не знаю. Что мне известно о ваших мыслях и целях?

Марку казалось, что он глядит на него не с гневом, даже не с презрением, а с брезгливостью, словно перед ним какая-то мерзость, которую достойный человек не должен замечать. Марк ошибался. Димбл старался сдержать себя. Он изо всех сил старался не злиться, не презирать, а главное – не наслаждаться злостью и презрением.

– Тут какая-то ошибка, – снова начал Марк. – Наверное, полисмен напился. Я разберусь, они у меня…

– Это была начальница вашей полиции, мисс Хардкасл.

– Прекрасно. Что же вы думаете, я это так оставлю? Нет, тут ошибка.

– Вы хорошо знаете мисс Хардкасл? – спросил Димбл.

Марк молча кивнул. Он думал (и ошибался), что Димбл читает его мысли и знает, что он ни в чем не сомневается и совершенно беспомощен перед Феей. Вдруг Димбл заговорил громче.

– Вы можете справиться с ней? – сказал он. – Вы так далеко продвинулись? Что ж, значит, вы убили и Хинджеста, и Комтона. Значит, по вашему приказу схватили и избили до смерти Мэри Прэскот. Значит, по вашему приказу воров – честных воров, чьей руки вы не достойны коснуться, – забрали из-под власти судей и присяжных и перевели в Бэлбери, чтобы подвергнуть там унижениям и пыткам, которые у вас зовут лечением. Это вы изгнали из дому две тысячи семейств в болота и пустоши. Это вы скажете мне, где Плейс, и Руоли, и восьмидесятилетний Каннингэм. Если вы зашли так далеко, я не доверю вам не только Джейн, но и уличную собаку.

– Ну что вы… – начал Марк. – Это просто странно. Я знаю, допущены какие-то несправедливости. Так всегда бывает, особенно вначале. Но неужели я должен отвечать за все, что пишут в желтой прессе?

– В желтой прессе! – воскликнул Димбл, и Марку показалось, что он вырос. – Какая чушь! Вы думаете, я не знаю, что институт держит в руках все газеты, кроме одной? А она сегодня не вышла. Печатники забастовали. Говорят, бедняги, что не станут печатать статьи против народного института. Вам виднее, чем мне, откуда идет газетная ложь.

Как ни странно, Марк, долго живший в мире, где не ведают милосердия, почти не встречал истинного гнева. Он часто видел злобу, но выражалась она в гримасах, взглядах и жестах. Голос и глаза доктора Димбла поразили его. В Бэлбери вечно толковали о том, что враги «поднимут крик», но он не представлял, как это выглядит на самом деле.

– Да ничего я не знаю! – заорал он в свою очередь. – Черт, это мою жену пытали, не вашу!

– Могли пытать и мою. От них не защищен ни один англичанин. Они пытали женщину, человека. Важно ли, чья она жена?

– Сказано вам, я им всем покажу! И этой ведьме, и всем…

Димбл молчал. Марк понимал, что говорит чепуху, но остановиться не мог. Если бы он не кричал, он бы слишком растерялся.

– Да я сам от них уйду! – орал он.

– Вы серьезно? – спросил Димбл и посмотрел на него.

Марку, в чьей душе бестолково метались обида, тщеславие, стыд и страхи, взгляд этот показался беспощадным. На самом деле в нем светилась надежда, ибо любовь всегда надеется. Была в нем и настороженность; и потому Димбл больше не сказал ничего.

– Я вижу, вы мне не доверяете, – сказал Марк, и лицо его само собой приняло то достойное и оскорбленное выражение, которое помогало ему еще в школе, когда его вызывали к директору.

Димбл не любил лгать.

– Да, – сказал он. – Не совсем доверяю.

Марк пожал плечами и отвернулся.

– Стэддок, – сказал Димбл, – сейчас не время лукавить и льстить. Быть может, мы оба скоро умрем. Я не хочу умирать с любезной ложью на устах. Я вам не верю. Как могу я вам верить? Вы – больше ли, меньше ли – сотрудничаете с худшими в мире людьми. Ваш приход ко мне может оказаться ловушкой.

– Неужели вы меня так плохо знаете? – снова спросил Марк.

– Перестаньте говорить чепуху! – сказал Димбл. – Перестаньте позировать хоть на минуту. Какое право вы имеете на такие слова? Кто вы? Они губили и лучших, чем мы с вами. Стрэйк был порядочным человеком. Филострато хотя бы гений. Даже Алькасан – да, да, я знаю… был просто убийцей, все лучше, чем теперь. Почему же вам быть исключением?

Марк говорить не мог. Его потрясло, что Димбл столько знает, и он уже ничего ни с чем связать не мог.

– И все-таки, – продолжал Димбл, – я пойду на риск. Я поставлю на карту то, перед чем и ваша и моя жизнь ничего не значат. Если вы всерьез хотите уйти из института, я помогу вам.

На миг перед Марком приоткрылись райские врата, но он сказал:

– Я… я должен обдумать.

– Некогда, – сказал Димбл. – И думать вам не о чем. Я предлагаю вам вернуться к людям. Решайте сейчас, сию минуту.

– Но ведь речь идет о моей будущей деятельности…

– Деятельности! – сказал Димбл. – Речь идет о гибели… или о единственном шансе на спасение.

– Я не совсем понимаю, – сказал Марк. – Вы все время намекаете на какую-то опасность. В чем дело? От кого вы хотите защитить меня… или Джейн?

– Я не могу вас защитить, – сказал Димбл. – Теперь никто не защищен, битва началась. Я предлагаю вам бороться вместе с теми, кто прав. Кто победит, я не знаю.

– Вообще-то, – сказал Марк, – я и сам думал уйти. Но еще не все решено. Вы как-то странно разговариваете. Можно, я зайду к вам завтра?

– Вы уверены, что тогда решитесь?

– Ну, через часок? В конце концов, это разумно. Вы не уйдете?

– Что изменит час? Вы просто надеетесь, что за это время разум ваш станет еще туманней.

– Вы здесь будете?

– Если хотите, буду. Но толку из этого не выйдет.

– Я должен подумать, – сказал Марк. – Я хочу все обдумать, – и вышел, не дожидаясь ответа.

На самом деле он хотел выпить и закурить. Думал он и так слишком много. Одна мысль гнала его к Димблу, как гонит ребенка к взрослому невыносимый страх. Другая шептала: «Ты с ума сошел! Они тебя разыщут. Как он тебя защитит? Они тебя убьют». Третья заклинала не терять с таким трудом завоеванного положения – ведь есть, должен быть какой-нибудь средний путь. Четвертая гнала от Димбла; и впрямь, Марку становилось плохо при одном воспоминании о его голосе. И он стремился к Джейн, и он сердился на Джейн, и хотел больше никогда не видеть Уизера, и хотел вернуться и все с ним уладить. Ему хотелось и безопасности, и небрежного благородства; ему хотелось, чтобы Димблы восхищались его мужеством, а Бэлбери – его сообразительностью; ему хотелось, наконец, выпить еще виски. Начинался дождь, болела голова. А, черт! И почему у него такая наследственность? Почему его так плохо учили? Почему общество так глупо устроено? Почему ему так не везет?