Твое имя - Эстер И

месте в мире, где я не могла быть? Он посмотрел на меня сверху вниз с несчастным выражением лица и протянул слабую руку к стакану. Был ли он заперт в комнате против своей воли? Я дала ему понять, что спасу его, – я развела руки в стороны друг от друга, изображая свободу и освобождение. Но потом я подумала, что он может истолковать это как то, что я хотела свободы для нас двоих. Поэтому я застенчиво показала свои ладони, а затем прижала их к груди.

«Твоя рука – я чувствую ее у своего сердца», – имела ввиду я.

Он не мог оторвать от меня глаз. Казалось, он был охвачен меланхолическим очарованием. Я знала, что должна заставить его думать обо мне любой ценой, ведь любовь – это акт размышления о человеке необычного цвета. Наше восприятие этого цвета всегда меняется. Сначала это отвращение, в другой момент это желание. Мне пришлось рискнуть и вызвать первое ради появления второго.

Мастерсон слегка помахал мне. Но ничто в его лице не говорило о том, что он рад меня видеть. Я все еще пыталась понять выражение его лица, когда он оглянулся через плечо. Он пошевелил губами, затем покачал головой с кривой улыбкой. Был ли кто-нибудь еще с ним в комнате? Он отошел от окна, открыв мне прекрасный вид на часть белого потолка, где две полосы лепнины сходились под прямым углом. Один лишь вид этого уголка, говорящий о глубоком внутреннем мире его владельца, наполнил меня болью.

Внезапно раздался громкий хлопок. Все, что я увидела, – это поворот руки Мастерсона, закрывающего окно на замок. Я сильно заморгала, пытаясь понять, что только что произошло. Затем белая занавеска задернулась, и свет погас. Я пошатнулась, не веря своим глазам. Окно все это время было открыто настежь. Он был там, прямо там. Я могла бы заговорить с ним, я могла бы протянуть ему руку. Этого было бы достаточно, чтобы снова быть с ним – перебежать улицу, встать на цыпочки и вытянуть руку вверх, просунув ладонь внутрь.

Мун и Т/И живут в Сеуле уже полгода. Они получили наследственные визы, чтобы иметь возможность оставаться в стране. Т/И начала работать репетитором английского языка у угрюмого сына богатого бизнесмена. Однажды вечером, возвращаясь домой с работы, Т/И выходит из метро на остановку раньше, чтобы прогуляться. Она видит молодого человека, танцующего на бетонной площадке у входа в парк. Она прищуривается, чтобы получше разглядеть его в темноте. Это Мун. Вокруг него собралась небольшая толпа, в основном девушки, что вызывает у Т/И приступ сильной ревности. Она стоит сзади. Почему он не рассказал ей об этих вечерних выступлениях? Какие еще секреты он может хранить от нее? Мун, поглощенный собственными томными движениями, не видит ее. Он бьет локтями друг о друга так, что кости громко щелкают, затем разводит их в стороны, показывая два свежих круглых синяка.

Т/И идет домой, охваченная грустью.

Она лежит в постели и удаляет все фотографии Муна со своего телефона. Ей надоело разглядывать эти фотографии по дороге на работу, в ожидании увидеть и потрогать настоящего Муна, придя вечером домой. Она осознает, что ее разочарование фотографиями на самом деле доставляет ей удовольствие, поскольку это укрепляет представление о реальности. Но реальность недостаточно реальна. Сам Мун недостаточно реален. Она слишком сильно хочет его. У нее неестественный аппетит. Он просто уже не может дать ей больше. И все же она хочет всего, чем он не является, и всего, чем он никогда не будет. Сейчас он существует для нее в отрицательном образе. И это тоже ее желание. Ей не преодолеть это противоречие. Она любит то, чего не может иметь. Ей никогда не получить этого – вот почему она это любит. Но если она не сможет иметь то, что ей нравится, она умрет.

Она спрашивает себя: может, ей выбежать из квартиры и поймать такси до Пхаджу? Пройдет время. Она станет чужой для Муна, а он – для нее. Только тогда она снова вернется в Сеул. Она будет следовать за ним по городу, прослушивать его телефон, взламывать его аккаунты. Да, именно так. Она должна стать шпионкой. Она увидит истинное «я» Муна только после того, как исчезнет из его сознания.

Она слышит приближающиеся шаги. Мун идет по коридору. Может ли она в самом деле его оставить? Ключ входит в замок. Хруст металла вызывает у нее рефлекс собаки Павлова. Нет, она останется. Она швыряет свой телефон в стену, испытывая отвращение к себе за то, что принимает это частичное удовлетворение от их отношений.

В ту ночь они с Муном целуются несколько часов. Расстроенная, она отодвигается и говорит:

– Ты так хорошо ко мне относишься, я очень благодарна, но что дальше? – Два тела, скользящие вверх и вниз друг по другу, она начинает воспринимать как акт отчаяния в ответ на невозможность истинного слияния.

– Почему бы нам не пожениться? – говорит Мун.

– Ну конечно, – говорит Т/И. – И завести детей, чтобы я ходила беременная десять лет подряд. А что будет после этого?

– Мы можем умереть вместе…

Т/И нетерпеливо постукивает пальцами по его груди.

– А что будет потом?

Ее одолевает сонливость. Она прижимается лицом к шее Муна и покрывает ее поцелуями, нежно втягивая кожу зубами. Она чувствует себя здесь как дома. Она так глубоко погружается в этот уголок его тела, что даже забывает о присутствии самого Муна.

На следующий день у нее распухают губы. На работе ее угрюмый ученик откладывает ручку и спрашивает, можно ли ему поцеловать ее. Она удивленно поднимает глаза на юношу. Его лицо уже склоняется к ее лицу. Т/И не будет отворачиваться, она понимает это в одно мгновение.

Чувство вины, любопытство и даже амбиции завязываются узлом у нее в груди, когда она и ее ученик целуются, склонившись над его словарем. Их рты напротив друг друга издают звуки, похожие на помехи в радиоприемнике. Она замечает, что ее ученик пользуется тем же дезодорантом, что и Мун, бренда, который нравится парням их возраста.

В тот вечер по дороге домой Т/И выходит на одну остановку раньше, чтобы еще раз посмотреть на Муна. Она стоит в глубине толпы в сиреневых сумерках и внимательно смотрит. Его шея вся в синяках от ее поцелуев прошлой ночью, поэтому в полумраке Т/И не может разглядеть, где та начинается и заканчивается. Кажется, будто его голова парит над плечами. Будто бы она его обезглавила, но голова еще не упала