Твое имя - Эстер И

– Я должна повторить еще раз? – возмутилась я. – Мун не умер. Он ушел из группы.

– Он все равно что мертв. Примите эту установку, и вы быстрее восстановитесь.

– Я не могу восстановиться на основе иллюзии.

– Разве вы не понимаете, что вся ваша ситуация – это иллюзия? Случаи, подобные вашему, настолько серьезны, что на данный момент все, на что мы можем надеяться, – это на менее серьезные иллюзии, а не на их отсутствие.

– Он может вернуться.

– Ну и что дальше? Ваши шансы встретиться с ним по-прежнему равны нулю.

Доктор Фишвайф старался выглядеть заботливым. Я свернула окно.

– Ничего страшного, если я никогда с ним не встречусь. – Я уставилась в потолок. Мне просто нравится ощущать то, как мы вместе движемся сквозь время. Он нужен мне там. Мне нужно знать, что в этот самый момент он смотрит на свои руки где-то на другом конце света. Возможно, я совсем неправильно его поняла, раз в моем воображении он превратился в абсурдную карикатуру. Но даже тогда мне необходимо знать, что я делаю все это в ответ на что-то реальное.

– Вам не нужно, чтобы он возвращался. Он вам даже живым не нужен. Просто представьте, что он главный герой вашего любимого фильма, и теперь этот фильм окончен.

– Нет, – отрезала я. – Я устала воспринимать реальность как то, что происходит исключительно со мной. Моя маленькая жизнь, вероятно, не может вместить в себя весь человеческий опыт.

Я слышала, как доктор Фишвайф листает свои записи.

– Ваша личная история, – сказал он, – действительно указывает на высокий риск стать жертвой недостижимого объекта любви, литературного героя, который совершает необычные волевые действия, часто себе во вред. Продолжайте работать со мной, и я смогу научить вас читать романы как профессор феминологии, а не как странный, мечтательный ребенок.

– Я не читала о Муне ни в одной книге. Однажды я видела его на концерте. И люди, которые работали с ним, говорят, что он пахнет травой после дождя.

– Значит, он настоящий. Поэтому он заслуживает лучшего, чем те чувства, которые вы якобы испытываете к нему.

– Извините, но я ни на что не претендую.

– Вы устроились на удобном расстоянии от него, чтобы тосковать, не страдая. Извините, но вы не влюблены. Вы фанат. Скучный, вялый, зажравшийся. Если бы вы действительно любили его, то вы сейчас были бы в Сеуле.

Я была слишком ошеломлена, чтобы ответить.

– Самый лучший способ разлюбить, – продолжал доктор Фишвайф, – это осознать: если ты можешь разлюбить, значит, это никакая не любовь. На последующих сеансах, помимо приема органических пробиотиков, мы сможем справиться с презрением к себе, лежащим в основе вашей склонности искать любовь там, где ее нет, и маскироваться под человека, не имеющего к этому отношения.

Я вышла из видеосеанса. Затем я открыла карту мира и увеличила изображение Сеула. Я не была там десять лет. Переключив вкладку, я забронировала билет в один конец.

5. Реальная жизнь

Вавра думала, что я уехала в примирительное путешествие с Мастерсоном. Поэтому, когда я позвонила из аэропорта в Инчхоне и сообщила, что вообще поехала не с ним и не вернусь в квартиру по крайней мере еще месяц, она начала сурово расспрашивать о моих отношениях с Мастерсоном, моей работе и даже о предстоящем визите в иммиграционное бюро. Я смотрела на одинокий чемодан, вращающийся по кругу на багажной ленте, сбитая с толку разговорами с Ваврой о видимой части моей жизни.

– Или ты там для того, чтобы найти себя? – вдруг спросила она с надеждой.

– Что? – переспросила я. – Нет.

В автобусе в Сеул я сидела рядом с мужчиной, который возвращался из деловой поездки, и, судя по его телефонному разговору, она очень его расстроила. Я слышала успокаивающее попискивание его жены на другом конце провода.

– Я знаю, знаю, знаю, – говорил он. – Я знаю, знаю, знаю.

Как только он повесил трубку, то заснул так крепко, что мне стало неуютно, как будто он слишком много всего рассказал мне о себе.

Я отодвинула маленькую занавеску на своем окне. Масштаб был поразительным. Ряды идеально прямоугольных жилых многоэтажек – в среднем по тридцать этажей – закрывали мне вид на горный хребет.

Люди целыми семьями сидели на кожаных диванах, высоких, как горы. Когда рядом с эстакадой появилась река Хан, я была поражена ее шириной. Река была словно гигантская черная змея с мускулистой спиной, извивающейся по искусственному ландшафту со спокойным великодушием, которое показалось мне зловещим.

Я вышла у пешеходного моста в Сонсу-доне. Мой дядя, которого я не видела много лет, ждал меня в своей машине. Мы подъехали к четырехэтажному зданию, облицованному грязной серой плиткой. На втором этаже находился ресторан, где готовили армейское рагу, и ресторан, где готовили калгуксу[3], кофейня, где можно было посидеть, и кофейня, где можно было купить кофе с собой. В подвале был прокуренный бильярдный зал.

На углу верхнего этажа здания находилось сооружение, которое, по-видимому, было пристроено на скорую руку позже: у него были гофрированные стены и форма, напоминающая грузовой контейнер. Мой дядя сказал, что именно здесь я и остановлюсь. Квартира-студия была временно арендована у сына двоюродного брата моего дяди, который находился в отъезде на обязательной военной службе.

– Мир, – я представила себе, как этот мой дальний родственник бормочет что-то себе под нос, приступая к своим обязанностям. – Чего я ищу, так это мира.

Мой дядя работал в корпорации, производящей электронику, и ему нужно было возвращаться в офис. Но он поднялся наверх, чтобы быстро осмотреть квартиру. Был июнь. Мы постоянно повторяли, что не можем поверить, насколько вокруг жарко. И это, казалось, было нашей последней, но совершенно бесполезной линией защиты от чудовищной силы внешних факторов. Мы оба обливались потом, и это заставляло нас стесняться. Мы не очень хорошо друг друга знали, но наши тела беспечно раскрепощались друг перед другом. Когда он подумал, что я не смотрю, он наклонился и вытер салфеткой свой пот с пола.

После того как мой дядя ушел, я вышла прогуляться, но не успела пройти и двух кварталов, как ко мне обратилась женщина средних лет.

– У тебя такие яркие глаза, – сказала она.

Я не была уверена, стоит ли мне ответить или подождать, что она еще скажет. В ее внешности не было ничего такого, что могло бы помочь мне понять ее намерения. Она была одета в простую одежду, без макияжа и была похожа на многострадальную мать. Я поблагодарила ее и