Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

– Там две машины пришли, нужно разгрузить. Бочки, дрова, продукты, листовки.

– Я – журналист. И за вас вашу революцию делать не буду, – ответил ему я максимально злобно, внезапно представив на его месте директора агентства.

Потом до меня дошло, что мужичок, видимо, и есть один из руководителей таинственного «Третьего Майдана», и я спросил его об этом.

От вопроса он отмахнулся:

– Нет у нас руководителей – руководитель революции у нас народ.

– Неизвестные отцы? Понимаю.

Я вытащил камеру из пакета и тут же включил её, забросив на плечо:

– Пару слов для болгарского радио скажите. Какие цели вы ставите, кого представляете, кто у вас союзник, кто враг?

Мужик приосанился, одёрнул потёртую курточку и всерьёз начал зачитывать мне официальную речь на украинском языке. Я уловил слова «враги», «народ», «власть» и «революция».

– Скажите хоть пару слов на русском, я мову не разумею, – взмолился я.

– А вот это плохо. Потому что эта, Третья революция, будет национальной, украинской. И русскому языку здесь не будет места, как не будет места всему москальскому, жидовскому и американскому, – сообщил он мне, что интересно, по-русски, сурово сдвинув жиденькие брови.

Потом он пошёл к машинам командовать разгрузкой, а я остался сидеть на лавочке, размышляя, почему все эти деятели не вызывают у меня ни малейшего интереса или, тем более, серьёзного к себе отношения.

Я немного поснимал ещё суеты на Майдане, а потом в четвёртый раз позвонил директор, и я бегом отправился искать ближайший «Макдоналдс», чтобы срочно отправить видео и текст через халявный макдаковский вайфай.

Вернувшись на Майдан, я заметил, как резко вдруг выросла в размерах толпа на площади. Вокруг палаток уже стояли плотные шеренги из дрищеватых юношей в балаклавах, а над палатками развевались флаги Украины, «Свободы», «Правого сектора» и ещё каких-то не известных мне националистических объединений. Кроме того, людей в камуфляже слегка разбавили граждане в вышиванках, нацепленных зачастую поверх курток.

Вокруг одной из палаток люди в национальных костюмах всерьёз водили хоровод, распевая что-то мелодичное, но очень грустное. Рядом бренчал на гуслях мужик в странном красном балахоне, похожем на костюм палача из театральной постановки про Средние века.

– Эй, приятель, как жизнь?

Я повернулся. Перед мной стояла Дина в своей форменной сине-белой курточке с логотипами Deutsche Welle на всех возможных местах. Она была одна, без привычного оператора Олексия рядом.

– Привет, Дина. Жизнь кипит, видишь, Третий Майдан собирается, – показал я вокруг.

Она ухмыльнулась, проводила равнодушным взглядом очередного строителя баррикад с жёрдочкой на плече, потом повернулась ко мне.

– Мы это не снимаем. Нам это не интересно. Видно же, что постановка.

– Можно подумать, предыдущие майданы начинались иначе, – попробовал вызвать её на спор я. Но она не завелась. Ей всё это было скучно.

– Не знаю, может быть. Но нам сказано сюда не лезть. И ребятам из BBC тоже так сказали. Странно, что твои болгары тебе это заказали, – сказала она, с видимым удивлением глядя мне прямо в лицо, как будто ей внезапно стало все ясно про мою гнусную москальскую сущность.

Я напрягся, отвёл глаза и осторожно объяснился:

– Я сам сюда пришёл, болгары мне это не заказывали. Мало ли что тут случится, продам тогда видос кому-нибудь.

Она понимающе кивнула:

– Ага, понятно. Ловишь, значит, удачу за хвост. Кстати, можно будет русским это продать. Но расслабься, тут ничего такого не случится. Они потусят с недельку и уберутся сами. Вот увидишь.

– А кто это такие, у вас там, в европах, не говорят?

Она пожала остренькими плечиками:

– Нацики какие-то, но совсем уже доморощенные, посконные. Им не нравится Европейский союз, их бесят евреи, капитализм, ну и прочее подобное им тоже не нравится.

– Поэтому шансов победить у них нет? – догадался я. – Им не принесут печенек из Европейского союза?

– Этим – точно не принесут. Скорее, пришлют пару грузовиков национальной гвардии, вполне достаточно будет для разгона. И никто в ЕС по этому поводу не пикнет, как ты, наверное, догадываешься.

Тем временем к нам приблизился хоровод вышиванок, вовлекающий в себя всё новых участников. Добродушная с виду тётенька осторожно попыталась взять Дину за рукав, но Дина резко вырвала руку и с неожиданно брезгливым выражением на хорошенькой мордочке отскочила от тётки ко мне за спину.

– Мы сегодня не танцуем, – объяснил я тётеньке, грозно подняв перед ней руки, как медведь, и тётя, нисколько не обидевшись, поскакала себя дальше в толпу за следующими жертвами.

– Не любишь танцы народов мира? – бросил я вопрос за спину.

– Ненавижу. Вообще вымораживает меня от всего такого, национального, – созналась Дина оттуда, из-за моей спины. – Гусли эти сраные, костюмы дебильные, лица даунов, – с неожиданной и страстной ненавистью заявила она.

Я повернулся посмотреть на её лицо. Оно выглядело соответственно – с таким выражением либо убивают людей, либо едят пауков, а то и женятся на нелюбимых.

– Тебя что, в детстве содержали в танцевальном народном приюте имени Леси Украинки? Откуда такие эмоции? – удивился я.

– Просто не люблю, – явно соврала она, не вдаваясь в объяснения.

– Ты водку пьёшь? – вдруг спросила она меня заинтересованно.

Я посмотрел на часы.

– Так рано – нет. После шести нормально будет. Сейчас рано ещё. Не полезет, понимаешь. Извини.

– Ну, тогда я пошла.

Она сделала пару шагов, потом повернулась, бросила с усмешкой, как подачку:

– Бесплатный совет. Ночью здесь будет интересней, чем днём.

Я благодарно поклонился ей в пояс, она хмыкнула и ушла в сторону Крещатика.

Я решил последовать совету и тоже ушёл с площади Независимости в хостел, где проспал часов до девяти вечера. Затем тщательно изучил содержимое своих карманов и выложил оттуда всё, включая телефон и документы. Взял только камеру, предварительно зачищенную от старых съёмок, и запасной аккумулятор.

Если я верно понял Дину, сегодня ночью этот самый Третий Майдан должны были разогнать. Поэтому давать в руки местному гестапо лишние улики мне совсем не хотелось.

Вечерний Крещатик сиял витринами и новыми фонарями, поставленными совсем недавно вместо разбитых два года назад во время путча. Но вот на Майдане фонари были выключены – видимо, чтобы не создавать демонстрантам дополнительных удобств. Впрочем, активисты и не нуждались в милостях от городской администрации – повсюду на площади тарахтели генераторы, дававшие ток десяткам мощных прожекторов.

Кроме того, по площади были расставлены бочки, в которых жгли дрова. Ещё играла музыка – какой-то боевой украинский шансон. Во всяком случае, я разобрал слова «война», «стрелять», «москаль» и «смерть», что как бы намекало.

Непосредственно перед площадью стояла жидкая цепочка