Аттила. Предводитель гуннов - Эдвард Хаттон

О жизни святой Женевьевы мы не знаем почти ничего, кроме легенды, которая превратила удивительную реальность в не менее удивительную сказку. Святой Герман из Оксера нашел под холмом Валериана маленькую семилетнюю девочку, и его забота о ней стала первым проявлением того влияния, которое она оказывала на людей и события. В ней воплотился дух христианской Франции. То же можно сказать и о Жанне д'Арк, но все же она появилась позже; святая Женевьева была в Париже, когда город только обрел свое нынешнее название.

Что касается легенды о ней, то я хочу привести лишь ту ее часть, которая касается упоминаемых событий. «До Парижа дошли известия, — говорит Вораген, в чьем чудесном изложении до нас дошли ранние жития святых, — что Аттила, король преступного сброда гуннов, собрался опустошить и уничтожить часть Франции и подчинить ее себе. Богатеи Парижа, полные ужаса, для надежности разослали свое добро по другим городам. Святая Женевьева предупреждала и убеждала добрых женщин города, что они должны пребывать в постах и молитвах, ибо только так могут смягчить гнев Господа нашего и спастись от тирании врагов, как в свое время сделали святые женщины Юдифь и Эсфирь. Подчинившись ей, они провели в церкви множество долгих дней в непрестанных постах и молитвах. Она сказала богатеям, что те не должны были ни прятать свои богатства, ни отправлять их из Парижа, потому что и другие города, где, как они надеялись, их добро будет в большей сохранности, будут разрушены и разграблены, но по милости Божьей Париж не потерпит урона. Но ее слова были встречены с презрением, и кое-кто стал говорить, что пришло время появления ложных пророков и не стоит ли ее утопить или забить камнями. И пока раздавались эти угрозы, в Париж по воле Божьей после кончины святого Германа прибыл архидиакон Оксера, и, когда он понял, что и Женевьеве грозят смертью, он пришел к ним и сказал: „Почтенные господа, ради Бога, не делайте этого, потому что святой Герман свидетельствовал — та, о которой вы говорите, избрана Богом еще во чреве матери и вот, смотрите, его письмо, в котором она поручена его молитвам“. Когда буржуа услышали эти переданные им слова святого Германа и увидели письмо, они изумились и, боясь Бога, оставили свои злобные намерения и с тех пор не повторяли их. Так Господь наш уберег ее от беды, и ее апостольская любовь уберегла Париж — тиран не пошел на него, да восславится Господь и Святая Дева».

Это, как я говорил, и есть самый характерный и удивительный эпизод обороны. Париж не только не пал, он даже не подвергся нападению. Аттила уже пресытился разрушениями и грабежам и теперь должен был всецело заняться нападением на вестготов, что стояли южнее, поскольку путь ему преграждал Рим и Аэций, угрожавшие всей его кампании. Его план заключался в том, чтобы нанести поражение вестготам прежде, чем придется столкнуться с Аэцием, когда тот выйдет из пределов Италии. В силу этих соображений он с основной частью войска отошел от Меца, прошел через Тулузу и Реймс, которые полностью опустошил, через Труа и Сане, оставшиеся целыми лишь потому, что он спешил, и через Солонь, занятую его союзником Сангибаном, королем аланов. Оттуда он двинулся прямиком на Орлеан. Этот поход занял целый месяц. Он оставил Мец в начале апреля и появился перед Орлеаном в первые дни мая.

Орлеан стоял на самой северной точке, куда доходила Луара, большая река, которая делила восток и запад Галлии на северную и южную части. Именно в его окрестностях так часто решалась судьба Галлии — достаточно вспомнить лишь самый известный эпизод: штурм Орлеана Жанной д'Арк, — и не стоит удивляться, что он сыграл свою роль и во времена Аттилы. С незапамятных времен, еще до начала истории, Орлеан считался важным торговым городом, поскольку стоял не только на одной из самых больших рек Западной Европы, но и, как я говорил, был проходом к болотам, что лежали с севера и юга. Никто не мог пройти мимо него, по крайней мере, незаметно. В древности он был известен под именем Генабум, и именно здесь созрел и вспыхнул крупный мятеж, едва не покончивший с Юлием Цезарем, который сжег город до основания. Позже он снова поднялся, раскинувшись по северному берегу реки, а с южным его соединял большой мост. Восстанавливаться после пожара он стал без промедления, но не вернул себе прежний величественный облик, как можно было ожидать, потому что в самом деле понес серьезный урон в ходе войны. Но в 272 году во времена Аурелиана он, восстановленный, был уже обнесен стеной и по такому случаю принял имя этого императора. Времена для этого великого города, к сожалению, изменились, когда Аттила вторгся в Галлию. Ясно было, что город превратится в руины, и отцы города, полные страха, наблюдали за приближением гуннов. Все же город подготовился к обороне. Первый прямой штурм был предпринят Сангибаном, королем аланов и союзником Аттилы, который потребовал впустить его за стены города. Орлеан отказался и запер ворота. В то же самое время он послал своего епископа (и это важно, чтобы представлять себе истинное положение дел с правлением в Галлии, а также факты, касающиеся Реймса и Парижа) на юг, который еще оставался римским, в Арль, чтобы узнать, когда можно ждать прихода на помощь Аэция и как далеко могут продвинуться вестготы, — не только ради защиты самих себя, но и ради противостояния общему врагу.

Аниан — таково было имя епископа — явился в Арль как представитель, посол и управляющий городом. К своей радости, он нашел там не только крепкое и уверенное римское правление, но и выдающегося военачальника Аэция, который произвел на него внушительное впечатление. Аниан поведал о необходимости немедленной помощи. Он заявил, что городу удастся продержаться лишь до середины июня, не позже. Аэций терпеливо выслушал его и пообещал, что придет городу на помощь. Едва Аниан успел вернуться в Орлеан, как Аттила начал его осаду.

Зададимся резонным вопросом: почему Рим ждал так долго, прежде чем вмешаться и защитить свою обширную западную провинцию от этого «дикого животного»? Почему Аэций еще несколько месяцев назад не вышел из Италии во главе своих легионов? Почему он ждал, пока весь север не превратился в руины, прежде чем пронести через Альпы римских орлов и сомкнутыми когортами армии цивилизации отбросить этого дикаря и его орды? Ответ можно найти в той войне, которую мы ведем сегодня против точно такого же врага. Французам не удалось защитить север от современного Аттилы, потому что они слишком долго не могли решить, по какому пути он двинется и где нанесет самый тяжелый удар. Они никак не могли прийти к выводу, по какому пути будет разворачиваться немецкое наступление. Поэтому они и держали большую часть своих сил у Эльзаса и вдоль этой границы. Они считали, что немец куда более умен, чем оказалось на самом деле, и не смогли уловить предельную простоту плана варваров: мощный, как молотом, удар, который потряс Бельгию, и вторжение через нее на север Франции. Они же ждали чего-то более умного и не столь безоглядно жестокого. Они не могли поверить, что немец, нарушив нейтралитет Бельгии, готов презреть моральное осуждение всего мира. Они были не в состоянии понять глупость варваров. Они ошибались.

Аэций тоже оказался не прав, но, наверное, его можно простить. Он не мог точно предположить, по какому пути Аттила в самом деле начнет наступление на империю. А что, если вторжение в Галлию всего лишь ложный маневр, а подлинная цель — Италия и полем битвы станет Ломбардия? Кроме того, был еще один фактор: в Африке, угрожая высадкой на побережье, ждал Гензерих, союзник Аттилы. Аэций переоценил интеллект своего врага. А также не понял, какие силы противостоят ему.