Троя. Падение царей - Дэвид Геммел

Когда Геликаон произнес ее имя, она почувствовала, что краснеет, и внезапно проговорила:

— Я здесь для того, чтобы увидеть царя.

Это замечание было и излишним, и нелепым, так как все собравшиеся в саду находились здесь по единственной причине — чтобы увидеть царя.

Злясь на себя, Андромаха продолжала:

— Я хотела сказать, меня позвали сюда, чтобы повидаться с царем. Вчера прибыл корабль с Теры с посланием от Верховной жрицы. Послание, наверное, насчет Кассандры. Как ты знаешь, она должна стать жрицей в Храме Коня. Ты ведь знал об этом?

«Милостивая Артемида! Помоги мне перестать лепетать!»

— Да, я об этом знаю. Я должен доставить Кассандру в храм на «Ксантосе» следующей весной. Ты хорошо себя чувствуешь? — внезапно спросил Геликаон с участием в глазах. — Похоже, у тебя жар.

— Я здорова. Просто немного перегрелась на солнце.

— Я принесу тебе воды, — сказал он и зашагал прочь.

В саду было много людей, желающих увидеть царя, и все они расступились, пропуская Геликаона. Андромаха видела, что он не замечает впечатления, которое производит на людей, — ни завистливых взглядов мужчин, ни откровенно восхищенных взглядов женщин.

На нее упала чья-то тень, она подняла глаза и увидела своего мужа, Гектора. Тот тоже смотрел на Геликаона; лицо Гектора ничего не выражало, но Андромахе показалось, что в его глазах застыла печаль.

— Что случилось, муж мой? — спросила она, беря его за руку.

Тот пожал плечами и притянул ее к себе.

— А что может случиться, когда ты рядом? Я пропустил какую-то интересную беседу с Геликаоном?

— Вообще-то нет. Я попросила его привести сына к нам в гости.

Гектор нахмурился, и Андромаха ощутила, как он напрягся.

— Почему ты попросила его об этом?

— А почему бы нет? — ответила она, внезапно ощутив неуверенность.

Когда Гектор ответил, в его голосе звучала такая мука, что слова его, как кинжалы, вспороли ее защиту.

— Сколько его сыновей мне нужно в моем доме, Андромаха?

Потрясение было таким, что ее замутило. Гектор пообещал вырастить маленького Астианакса и любить его, как собственного ребенка. Он был верен своему слову, и Андромаха никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о подобных чувствах.

Лишившись дара речи, что случалось с ней нечасто, она ничего не ответила, а просто стояла и смотрела на мужа, снова подмечая его сходство с отцом. До сих пор в Гекторе отражалось все, что могло быть великим в Приаме, — храбрость, сострадание, доброта. Но теперь Андромаха гадала, сколько же отцовских слабостей в придачу унаследовал Гектор.

Так и не промолвив ни слова, она отвернулась, подошла к жаровне, вытянула над огнем руки и потерла их, будто желая согреться. В ней кипел гнев, но не на Гектора. Она сердилась на саму себя. Конечно, ее мужа должно было обидеть ее приглашение! Она знала, что Гектор любит Геликаона. Она призналась Гектору в первый же вечер, когда они остались наедине, что делила с Геликаоном постель.

Выжив после удара клинка наемного убийцы, Геликаон страдал от лихорадки, в его крови растворился яд. Лекарь из пустыни сказал Андромахе, что Геликаон, похоже, потерял волю к жизни. Он предложил, чтобы в постель больного положили нагую женщину, чтобы напомнить тому о радостях жизни. Спустя несколько ночей, услышав, что Геликаон умирает, Андромаха сбросила платье и скользнула в постель рядом с ним. Следующим утром, когда она вернулась в его комнату, Геликаон сказал, что она ему снилась. Андромаха поняла: он не помнит о том, как они занимались любовью. И она не только разрешила Геликаону поверить, что это был всего лишь сон, но и не давала ему узнать, что у него есть сын.

Стоя рядом с жаровней, она чувствовала, как на сердце у нее становится все тяжелей, как в голове теснятся мрачные мысли.

Она появилась в этом городе юной жрицей, гордой и честной, полной решимости сделать так, чтобы коварство и обманы Трои не запятнали ее. Ее не втянут в мир лжи и интриг!

«Глупая, высокомерная девчонка!» — выбранила она себя.

Вскоре после своего появления здесь она забеременела от человека, который был помолвлен с другой, и обольстила старого царя, заставив того поверить, что ее сын — от него, и отравила Гекубу, угасающую царицу Трои.

«Но Гекуба была царицей зла, — сказала себе Андромаха, — она убила мою сестру и убила бы моих друзей». А что касается обольщения Приама, что еще ей оставалось делать? Узнай он правду, Астианакса бы у нее отобрали и, возможно, убили бы, а она сама была бы казнена, и Геликаон тоже.

«Зло всегда ищет оправдания своим делам», — упрекнула она себя.

Полная мрачных мыслей, она повернулась к Гектору, но не успела с ним заговорить, как услышала, что его зовет юный воин. К Гектору шел Полидорос, телохранитель царя.

— Царь хочет видеть вас обоих, — сказал он, взглянув на Андромаху, — в Янтарной Комнате.

Ветер, который троянцы назвали «коса», нес на юг огромную стаю птиц, оставивших позади ледяные пики Родопских гор и суровую зиму Фракии. Гонимые перелетным инстинктом, птицы то снижались, то взмывали вверх, несясь над волнами и островками Зеленого моря. Стояло раннее утро, и солнечный свет блестел на желтых и черных перьях, когда золотая туча птиц летела над Троей.

Стоя на высоком балконе, облаченный в старый тускло-золотистый наряд, Приам смотрел, как летят иволги. Спикировав, они промчались прямо над ним, повернулись и снова взмыли в небо — их словно привлекла золотистая одежда царя. Приам поднял руки и крикнул им:

— Я и ваш царь тоже, маленькие птицы!

На мгновение появление этой стаи заставило старого царя забыть о своих проблемах. Он вспомнил, как его любимая Гекуба изучала перелетные привычки множества птиц: белохвостых орлов, карликовых сов, пеликанов, чибисов и многих других, чьи названия он теперь забыл.

Золотистые иволги, однако, были для Трои особенными птицами, настаивала Гекуба. Если их перелет к берегам Египта начинался до праздника Ареса, тогда зима должна была быть суровой и холодной, полной штормов и неистовых ветров. А до праздника Ареса оставалось еще восемнадцать дней.

Внезапно золотистые птицы рассыпались и исчезли. Холодный ветер прошептал что-то, проносясь по дворцу, и заставил царя задрожать.

— Принеси мне плащ! — крикнул он своему помощнику Полидоросу.

Воин появился на балконе, неся новый плащ из зеленой шерсти, расшитый по краям золотой нитью.

— Не эту бесполезную тряпку! — огрызнулся Приам. — Мой собственный плащ, будь любезен.

Полидорос вернулся со старым коричневым плащом, истертым по краям.

Накинув плащ на плечи, Приам подошел к краю балкона. Столь ранним утром он слышал, что делается во всем городе: крики осликов и пение петухов, скрип тележек и стук лошадиных копыт по каменным дорогам, крики воинов, сменяющихся с караулов, и голоса моряков, спускающихся на берег, чтобы отплыть на рассвете.