Колкая малина. Книга вторая - Валерий Горелов

class="stanza">

Она была везде в лауреатках

И сейчас на красном мотоцикле сидит как на коне,

И её руки в лайковых перчатках

Лежат на никелированном руле.

Ей с таким как я негоже рядом постоять,

Если только подползти на четвереньках.

Но о каких намереньях можно рассказать,

Когда стоишь на полусогнутых коленках.

Она была фотомодель уездного показа,

Но, говорят, в нее заложены активы.

Пусть пока не поступило должного заказа,

Но к мармеладу всегда липнут перспективы.

Я был влюблён в неё ещё со школы

И подглядывал за ней в спортзальской раздевалке.

Она, про это зная, выдавала разные приколы,

Не давая разобраться, что прячется в шпаргалке.

Она, может быть, уедет на верблюде,

А может ей закажут самолёт,

Но для меня она останется лакомством на блюде,

Которое в мой рот уже не попадёт.

Любовь и хотелки

Известно, без любви нельзя прожить,

А как прожить без справедливости?

Любви, понятно, невозможно научить,

Но очень просто учатся наивности.

У любви антоним — это страх,

А у справедливости — наивность.

Когда приходит страх разоблачения в грехах,

Наивность засмущает объективность.

Любовь любого сможет обезвоживать,

Да и страх до пепла может иссушить.

И только справедливость себя может изуродовать,

А свою немощность наивностью прикрыть.

На свои страхи не найдёте покупателей:

Слишком высока на них цена.

А на справедливость — толпы соискателей,

Которым она даром не нужна.

Любовь рисует разные сюжеты,

Здесь сцены страсти и порочный суицид.

А у страха и наивности давно свои портреты,

На которых справедливость — неходячий инвалид.

А любовь дарована силами небесными,

А справедливость — лишь продукт какой-то сделки.

Любовь вас проведёт путями неизвестными,

А любая справедливость — это личные хотелки.

На развес

Я сегодня принял важное решение:

Больше не хочу влюбляться и страдать.

Видно, до конца истрачено терпение

На свою зарплату кого-то содержать.

Я, кажется, не в меру разгулялся,

Кино и кофе — это перебор.

Я по-разному гримасничать пытался,

А она ещё и про конфеты заводит разговор.

Мне уже за тридцать, и я совсем не злой,

Ну как тут не увидишь шкурный интерес?

Ей кажется, что я настолько лоховской,

Что можно попросить клубники на развес.

Меня мама учит бережливости,

А уж клубника — это точно баловство.

И, конечно, барышня — не пример учтивости,

Если не вмещается в кофе и кино.

А я себе ищу серьёзных отношений,

Мне меркантильные подруги не нужны.

Хочу жену для стряпанья пельменей

И наведения в квартире чистоты.

Нам в двушке с мамой хорошо,

И третий человек уж точно будет лишком,

Который будет клянчить для себя кино,

Клубники на развес, а это уже слишком!

Часть III. Юность

Юность

Мы с ним родились под одним календарём,

А в тринадцать я начал его читать.

Он быстро стал моим поводырём,

Который взялся научить и предсказать.

Он нашёптывал, как надо ощущать,

С кем дружить и на кого равняться,

Что этим надо премии раздать,

Вот этих шельмовать, а этим восхищаться.

Завоеванья Родины надежно охранять,

Строить Комсомольск, лететь на Усть-Илим,

С глубоким отвращением деньги презирать,

Оставаясь вечно молодым.

Романтический журнал «Юность» назывался,

С ним покоряли космос и просторы целины.

Он никем иным, как «Правдой», издавался,

Которая писала историю страны.

«Правда» знала, что такое лирика —

Это любовь весной, а свадьбы в сентябре.

И понимала, какая нужна физика

Для победы коммунизма на Земле.

А веровать в людей — главное оружие,

Я понимал, что коллектив — моя судьба.

Голову разъело это благодушие

И закоптило понимание греха.

Он сам

Он 25-го родился, когда метель мела,

И умер 25-го, когда почти гвоздика отцвела.

Он был сам себе добром и злом,

Потому и числился за таким числом.

Он сам себе был режиссёр и сценарист,

Сам себе идеалист и антиконформист.

По-своему смеялся, по-своему страдал,

И сам себя безжалостно жевал.

Говорят, он сильно мог перегибать,

Но одновременно ни к чему не понуждать,

А словами лишь своими говорил,

И на собственный манер рассуждал и жил.

По своим счетам вовремя платил

И только на свои куражился и пил.

И никто не встанет с ним в один походный ряд,

Не рождает много земля таких солдат.

Он сам пошёл на поводу язычника

И клеветал на житие плотника — обручника,

И, решив, что не бывает покаяния,

Ушёл от нас без плача и раскаяния.

Он вырос из того, чего хотел,

И души современников собою обогрел.

Свои же бури его парус разорвали,

А мы 25-му числу почести отдали.

Оттенки

Как засвеченные кадры старой фотоплёнки

В памяти всплывают прожитые дни:

Самые красивые технарские девчонки,

И у нас по моде расклешённые штаны.

Всем хотелось быть умнее и взрослее,

Когда не видите оттенков у цветов,

Сердце кровь гоняло побыстрее,

И мы не отличали жары от холодов.

Были недовесы, и были перевесы,

Но от того