Кир - Семен Злотников

– Только вперед, на похороны товарища Сталина! – пузырящимися губами решительно пробормотал маршал Смерть.

– Т-только впер-ред, на пох-хор-роны товар-рища С-сталина! – протяжно и рвано пролаял Бешеный Пес.

– Только впер-ред! – вдруг возбудились и заработали прикладами было поникшие и благостные вертухаи.

– Только впер-ред! – отозвалось эхом в наших заблудших сердцах. – Только впер-ред!..

Тут скажу, опережая и невольно путая событийный ряд моего нелегкого повествования, что впоследствии мне довелось хоронить королевских особ, великих герцогов и князей.

Никакого сравнения с похоронами Иосифа Виссарионовича Сталина-Джугашвили!

Вселенских размеров Москва не вмещала всех желающих проститься с человеком, который при жизни, образно выражаясь, стал памятником.

Площади, проспекты, тупики, улочки, улицы и переулки бурлили жаждущими убедиться воочию, что любимый вождь умер.

Все горько плакали.

Тех, кто не плакал, немедленно ставили к стенке и расстреливали.

Небо над городом из-за несметного количества галок и ворон, налетевших незнамо откуда, окрасилось черным, от их вещего карканья лопались барабанные перепонки.

По всему пути от тюрьмы и до Красной площади, куда мы неслись, подобно гигантскому стаду обезумевшего скота, земля у нас под ногами колыхалась, как живая (живой она и была!), и вослед нам летели нечеловеческие стоны и проклятья.

Ни я, ни мои сотоварищи по несчастью не видели тех, кого мы нещадно давили.

Мы совсем не желали им смерти, поскольку не испытывали к ним зла.

И посейчас, вспоминая наш смертоносный бег по Москве, я глохну и слепну от непреодолимого чувства скорби и слез по невинно убиенным в то скорбное мартовское утро 1953 года.

Иногда, перебирая в уме наиболее абсурдные исторические события, я невольно сравниваю похороны Сталина с невероятным концом Помпеи или с варварскими бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, где так же нелепо погибли миллионы людей.

Тут я, пожалуй, согласен с Сенекой, сказавшим однажды, что сила и величие подлинной трагедии – в её неотвратимости и необъяснимости…

Куранты на Спасской башне Кремля отбивали полдень, когда мы достигли Васильевского спуска, где нас поджидал маршал Смерть на красном коне.

Осыпанный черными перьями, словно пеплом, в парадном мундире, разодранном вдрызг, с кровоточащим ликом, поклеванным птицами, он мне живо напомнил несчастного царя Эдипа из одноименной пьесы «Царь Эдип», принадлежащей перу великого древнегреческого драматурга Софокла.

Можно только предполагать, что довелось испытать ему и коню, покуда они пробивались к искомой цели сквозь дикие орды галок и ворон.

Несмотря ни на что, он держался в седле и самообладания не потерял.

– Ублюдки, стоять! – произнес, как всегда, не повышая голоса, маршал Смерть.

– С-сучары, з-замри! – встал грудью у нас на пути Бешеный Пес.

– Отряхнуть с себя прах! – брезгливо поморщился маршал.

– Р-ра-аз-здевайсь! – приказал генерал.

Послушно, безропотно мы побросали на скользкие камни окровавленные одежды и обувь, по команде же послушно перестроились в цепочку по одному и в таком вот порядке, гуськом и на полусогнутых, гремя кандалами и стыдливо прикрывая руками знаки мужского отличия, послушно засеменили к Лобному месту, где стоял гроб вождя.

Отовсюду туда же, подобно ручьям, стекались, образуя безбрежное человеческое море, осиротевшие граждане СССР.

Моросил ледяной мелкий дождь, и дул пробиравший до костей северный ветер.

Добрый хозяин в такую погоду собаку из дому не выгонит.

В такую погоду и в зимней одежде озябнуть недолго, не то что голышом.

Но такова уж была последняя воля усопшего: всем горевать неприкрыто!

Великое горе действительно объединило и обнажило юных и старых, тщедушных и тучных, красивых и не очень…

– Когда меня хоронили, – шепотом вдруг произнес Воньялу-Нинел, – люди обнажали души, а не тела.

Я даже замедлил ход, решив, что ослышался: как могли его хоронить, когда он тут рядом со мной?

– Р-разговор-рчики, с-суки, в с-стр-рою! – послышался рык генерала по кличке Бешеный Пес.

Оглянувшись, я вдруг обнаружил поросшее свалявшейся шерстью чудовище с туловищем собаки и головой человека.

– Ан-ну, р-рот н-не р-раз-зевать! – злобно брызжа слюной, прорычал барбос.

Все же прозвища и имена к человеку случайно не пристают: действительно, без парадного генеральского мундира с золотыми погонами и фуражки с кокардой он натурально выглядел псом…

Наконец, миновав блокпосты, где нас трижды подвергли досмотру (вплоть до интимных зон), мы мало-помалу влились в печальную очередь алчущих лицезреть усопшего вождя.

Процессия двигалась медленно, по сантиметру в час.

Лучшие граждане СССР почитали за честь задержаться у гроба с покойным и поделиться с ним планами.

Менее уравновешенные и более искренние тут же, на месте кончали с собой.

Так, маршал Смерть с Бешеным Псом в отчаянии бились о гроб головой, покуда из них не вытекли мозги.

Самоубийц хоронили немедленно там же, под Лобным местом, в большой братской могиле.

Время, со слов незабвенного Блеза Паскаля, не знает остановки и неумолимо течет себе из Ничто – в Никуда.

Знойный август висел над столицей, когда подошла моя очередь замереть возле смертного одра величайшего из людей.

Я о многом успел передумать во все эти ночи и дни и даже что-то осмыслить:

– что этот мир, например, полон людей и что люди все разные (особенно это заметно, когда они неодеты!);

– что горе людей объединяет (особенно такое, как смерть Иосифа Виссарионовича Сталина!);

– что не хлебом единым жив человек (мы не ели, не пили несколько месяцев – и, можно сказать, ничего!);

– что солнце для всех светит одинаково (правда, не всем от того одинаково тепло!);

– и что день лучше ночи…

Еще на подходе к Лобному месту я разглядел в скорбящем кругу членов сталинского Политбюро – застывших у гроба Лаврентия Павловича Берия, Никиту Сергеевича Хрущева, Лазаря Моисеевича Кагановича, Георгия Максимилиановича Маленкова, Климента Ефремовича Ворошилова (вспоминаю, естественно, самых любимых и почитаемых в народе).

Стояли они, как им было завещано, без одежд, по уши в вороньих какашках, и отчего-то уже не улыбались.

Я их легко узнал по портретам, висевшим повсюду на улицах, в парках, на стадионах, площадях, вокзалах, станциях метро, в подземных переходах, школах и тюрьмах.