Признания на стеклянной крыше - Элис Хоффман

— Нисколько! — сказала она.

Наоборот, это было только к лучшему: Джон Муди к ней больше близко не подходил. Она усмехнулась про себя.

— У меня все по-другому, чем у ребят в этих книжках. У них полно всяких надежд. А я все время чувствую, что потом будет очень плохо.

У Сэма — большие прекрасные глаза. Когда подтыкаешь ему одеяльце на сон грядущий, никак не верится, что он и есть то наказание господне, каким предстает из отзывов учителей: сегодня запрется в гардеробе раздевалки, завтра изрисует все стены чернилами и цветными мелками.

— Видишь ли, ты — взаправдашний, а они — придуманные.

Арлин тронула лобик сына, проверяя, нет ли температуры.

— Хорошо бы и я был придуманный…

— Мне ты, во всяком случае, нужен такой, как есть!

Арлин обняла его на прощанье.

— А Уильяма? — напомнил ей Сэм.

Арлин, смеясь, погладила бельчонка и водворила его назад в картонную коробку.

— Ну, спите оба. Приятных вам снов.

Арлин не снимала жемчужное ожерелье на ночь, наслаждаясь ощущением тепла, овевающего ей шею. Жемчужины созданы из живой материи и, значит, продолжают жить. Она слышала, что Джордж Сноу работает теперь в Нью-Хейвене, что будто бы после распри с Джоном Муди они с братом свернули свой бизнес. Кстати, на новых мойщиков, как выяснилось, положиться было нельзя: они были трусоваты и лезть в ненастную погоду на верхотуру в Стеклянном Башмаке отказывались. Окна в доме подернулись снаружи мутной пеленой, покрылись грязными подтеками от ледяной крупы. Когда для Арлин подошли сроки и на подмогу ей приехала Диана, она пожаловалась, что застала дом в таком запущенном состоянии. Содержать в чистоте эти огромные комнаты, все это здание Арлин было не под силу. В детской, у Сэма, попахивало арахисом и чем-то затхлым. А самое досадное, что вместо обожаемого карапуза перед Дианой предстал нелюдимый шестилетний бирюк. Сэм не желал разговаривать с бабушкой. Отмалчивался, дичился.

— Что это с ним? Прохожу мимо его двери и слышу, как он разговаривает сам с собой!

— Да все нормально, — отвечала Арлин. — У него просто есть кой-какие особенности.

— Боже ты мой! Да ведь здесь серьезные поведенческие проблемы! Бедный ребенок… А Джон-то куда смотрит?

— В Кливленд, — сказала Арлин.

— Понятно.

В семействе Муди, уверяла невестку Диана, мужчинам свойственна известная отрешенность, поглощенность своей работой, уход в себя. Так что, быть может, Сэм лишь следует этой схеме, но, может, тут есть и что-то иное. И вообще, в доме было не все в порядке. Было ясно, что это несчастливый брак. Диана несколько раз замечала, как поздно вечером мимо медленно проезжает небольшой фургон с выключенными фарами. Однажды из него вышел мужчина, постоял под падающим снегом. Диана следила из кухонного окна. Правда, проезжий очень скоро скрылся, а поутру, выйдя посмотреть, Диана не обнаружила на снегу следов от колес. Может, мужчины и не было вообще. Может, ей просто померещилось, и это лишь самшит отбрасывал тени на дорогу.

В ту ночь, когда Арлин настала пора рожать, тоже шел снег. Джон находился в Кливленде, так что она вызвала такси.

— Уж не сочтите за труд! — сказала она, разбудив свекровь с просьбой, чтобы та приглядела за Сэмом. Арлин стояла уже в пальто, сумка со всем необходимым была уже собрана и лежала возле двери. — И не расстраивайтесь, если он не захочет разговаривать, когда вы будете провожать его в школу. Он утром всегда не в лучшем виде.

— Не беспокойся, — сказала Диана. В ней все кипело от возмущения, что сын где-то там занят работой и бедная девочка осталась в трудный момент одна. — Я за всем присмотрю.

Бланка родилась в восемь минут пополуночи — прелестное беленькое дитя, как две капли воды похожее на Джорджа Сноу. Спокойно давала брать себя на руки, баюкать, кормить грудью. Прохладная, если потрогать, — и пахло от нее чем-то вкусным. Позвонили в Кливленд Джону Муди. Сестры в родильном доме отказывались понимать, как это можно не оторваться от работы, не приехать, бросить молодую маму на произвол судьбы; сама же Арлин была лишь благодарна ему за это. Она чувствовала бы себя виноватой, если б Джон присутствовал при родах.

— Снегурочка моя, — говорила она новорожденной таким чистым голосом, что та поворачивала на этот голос головку, прислушиваясь. — Доченька, сокровище мое, моя жемчужинка…

Когда Арли привезла ребенка домой, Сэм уже ждал ее на подъездной дорожке. Остановилось такси, Арли вышла и увидела: стоит и ждет, без шапки, без пальто. Выбежала Диана.

— Целый день здесь стоит! Нипочем не загонишь в дом! Я уж полицию собиралась вызывать. Думаю, а ну как до смерти окоченеет?

Арлин улыбнулась своему мальчику. На плечи ему валил снег. Губы посинели от холода.

— Это она? — спросил Сэм.

Арлин кивнула и поднесла ребенка ближе.

— Бланка, — сказал Сэм. — Хорошенькая какая…

Что до Дианы, ее терпению настал конец. Она потребовала, чтобы Джон первым же рейсом прилетел из своего Кливленда. Тут речь о бизнесе, мама, сказал он, когда она позвонила и велела ему явиться домой. Диана в свое время многому находила оправдание — специалистом стала по этой части, можно сказать, — но сейчас никаких оправданий искать не желала. Из Джона вышел никудышный муж и отец. Она глядела на Арлин, на ее детишек и вспоминала, как одиноко было в этом доме ей самой с маленьким ребенком. Бегите отсюда! Бегите со всех ног! хотелось крикнуть Диане. Но вместо этого она лишь протянула руки к девочке.

— Давай-ка я отнесу Бланку в дом.

Арлин с сыном немного задержались на дорожке.

— Ну вот мы все и в сборе, — сказала Арлин. — Сбылись мои мечты. Я только того и хотела — такого сына, как ты, и такую дочку, как Бланка.

Мороз заметно крепчал, пора было уходить. Они двинулись к дому, но в последний момент Арлин удержала Сэма за рукав и потянула назад. Она легла на дорожку и захлопала по сторонам руками, чтоб на снегу получился ангел. Сэм посмотрел и последовал ее примеру. Они так продрогли и промокли, что было уже не важно, сколько в одежду к ним при этом забьется снега.

Встав на ноги, они проверили, какие же получились ангелы.

— Ну вот. — Арлин, судя по всему, осталась довольна. — Это нам с тобой на счастье.

У Сэма уже зуб на зуб не попадал. Он поднялся к себе в комнату. Нужно было бы стащить с себя промокшую одежду, но он ждал, покуда сырость проберет его до костей. Ангелы на дорожке получились красивые, однако все-таки навевали и грусть. Наводили на мысли о небесах и конце света. Страшно было подумать, что с его матерью или с Бланкой вдруг случится что-нибудь. Сэму и без того было невмоготу. Дело в том, что он хранил тайну, о которой не решился сказать. Его мать была так полна рождением дочки, так счастлива, что он не стал объяснять, почему вышел в такой снегопад стоять на дороге и наотрез отказывался зайти в дом.