Дядюшка-флейтист - Клавдия Владимировна Лукашевич

язычок на привязи, да не говори вечно дерзости, как дома, — добавила от себя тетка.

Начальницу удивляла эта женщина: казалось, она привела свою племянницу на суд, а не в училище. Другие, особенно матери и отцы, которые приводили девочек в приют, никогда не выставляли напоказ их дурной характер, их недостатки, проступки; напротив, все старались наговорить о своих детях как можно больше хорошего. Эта же, напротив, нисколько не жалела, не щадила ребенка.

— Будете ли вы брать к себе девочку по воскресеньям и праздникам? — спросила начальница.

Наташа вздрогнула, пододвинулась к тетке, охватила ее обеими руками и впилась глазами в ее холодное лицо. Как много чувств выражалось в этой немой мольбе!..

Марья Ивановна осталась непреклонной:

— Нет, нет! Мы люди бедные, занятые… Брать девочку — это такие хлопоты, такая обуза… Средств у нас нет… Мы так рады, что устроили ее в казенное место…

— А навещать ее кто-нибудь будет? Станете ли вы приходить к ней? У нас по воскресеньям от часу до трех дозволены свидания с родными… Можно и побаловать детей, принести булочек, гостинцев…

— Где уж нам гостинцы приносить!.. Пожалуй, навещать изредка будем…

Наташе хотелось заплакать, крикнуть, что дядя Коля непременно будет часто приходить к ней, будет гостинцы приносить — он обещал ей, но горький комок сдавил горло девочки, и она не смогла произнести ни слова.

Тетка ушла, равнодушно поцеловав племянницу и много раз повторив на прощание наказ «вести себя хорошо, не дерзить и держать язычок на привязи».

Наташа осталась одна-одинешенька среди чужих людей. Она точно застыла, замерла, даже больше не плакала.

Начальница взяла ее за руку, провела через две комнаты и открыла дверь. Девочку оглушили шум, стук, крики звонких голосов. При появлении начальницы все смолкло, и вошедших окружила толпа девочек разных возрастов.

Навстречу им поднялась старушка со строгим худощавым лицом. Сидя около длинного стола, она читала какую-то книгу и одновременно что-то вязала, почти не глядя на работу.

— Надежда Ивановна, вот вам новая воспитанница, Наталья Петрова, — сказала начальница, — переоденьте ее в казенное платье. А вы дети, будьте с ней поласковее. Она маленькая, и, конечно, ей трудно будет освоиться.

Начальница ушла.

Воспитанницы тут же зашумели, а Надежда Ивановна сказала:

— Возьмите девочку и познакомьтесь. Тише, тише, дети. Не кричите так… Вы ведь не торговки на базаре… Как вам не стыдно!

С этими словами она снова углубилась в чтение и вязание.

— Новенькая! Новенькая! Какая смешная, пучеглазая… Стриженая, точно мальчик, — кричали девочки и все ближе теснились вокруг Наташи.

— Как твоя фамилия, новенькая? — подскочила к Наташе маленькая, шустрая черноглазая девочка с глубокими ямочками на полных румяных щеках.

— Не знаю… — тихо отвечала Наташа, исподлобья, как перепуганный, затравленный зверек, посматривая на шумную толпу.

— Девицы, она своей фамилии не знает… Ха-ха-ха! Она никто!

— А кто твои папа и мама? — приставали девочки.

— Не знаю… — еще тише отвечала Наташа.

— Она не знает, кто ее отец и мать! Слушайте, девицы! Вот смешная-то!

— Она, верно, глупенькая…

— Будем ее называть Незнайкой…

— Она похожа на сыча, девицы… Знаете, такая большеглазая сова…

— Ха-ха-ха! Правда, правда!

— Где ты, совушка, жила?

Где ты, вдовушка, была?

— Я жила в лесище,

Во сыром дуплище,

— пропел чей-то тоненький, писклявый голосок, и Наташу дернула за рукав рыжая косоглазая девочка.

Новенькая казалась ошеломленной, потерянной. Она не плакала, но часто и порывисто дышала, вздрагивала, а на темных густых ресницах блестели крупные слезы. Сердце ее усиленно стучало, ей хотелось убежать и скрыться от этой шумной толпы; ей казалось, что они все ее уже не любят, дразнят и хотят обидеть… Хоть бы кто-нибудь заступился на нее! Ей так страшно одной среди них… Если бы пришел дядя Коля… Он разогнал бы этих злых девчонок, увел бы Наташу…

— Не приставайте к новенькой, девицы, — послышался спокойный голос. Девочки обернулись; к Наташе подошла высокая, стройная девушка с длинной русой косой, одетая в такое же серое платье с белым передником и пелериной, как и другие.

Девочки стали к ней ластиться. Очевидно, это была старшая воспитанница и любимица приюта.

— Посмотрите, как она перепугалась… Зачем вы ее дразните? Вспомните-ка — ведь и сами когда-то были новенькими… Как тебя зовут, крошка? — ласково спросила она, обняв девочку.

— Наташа, — послышался робкий, тихий ответ, и большие испуганные глаза новенькой встретились с другими глазами — ласковыми и участливыми.

Наташа подвинулась к обнявшей ее девушке, как бы прося ее зашиты и помощи.

— Как зовут твоих папу и маму? — снова спросила девушка.

— У меня нет папы и мамы… Я их не помню…

Девушка еще крепче обняла Наташу.

— Видите, девицы, она сиротка. Не надо над нею смеяться. Сирот грешно обижать.

— Верочка, спросите у нее, где она жила, — обратилась к старшей рыженькая рябая девочка.

— С вами она говорит, а нам так не хотела отвечать… Все «не знаю, да не знаю», — сказал чей-то насмешливый голос.

— Вы ее напугали своими криками. У кого ты жила, Наташа?

— У тети Маши… У дяди Пети… У Липочки… Еще с нами жил дядя Коля, только его потом выгнали…

Девочки вдруг громко расхохотались, а у Наташи больно защемило сердце.

— Ха-ха-ха!.. Дядю Колю выгнали!.. Кто выгнал? За что выгнали? Верочка, спросите ее, за что выгнали дядю Колю? Хорош гусь, наверное, дядя Коля!

— Скажи, Наташа, за что выгнали твоего дядю Колю? — спросила старшая воспитанница.

Наташа угрюмо взглянула на нее, ничего не ответила и больше говорить не стала. Ей казалось, что кто-то грубо коснулся самого чувствительного, самого больного места в ее душе. Никогда ни слова больше не скажет она этим девочкам, никому не расскажет про дядю Колю!.. Они станут насмехаться над ним, как насмехались тетка и Липочка. Ее всегда это обижало, она находила эти насмешки жестокими и несправедливыми. Ведь дядя Коля был такой тихий и добрый, только «несчастный», как он сам говорил про себя. Он никому не сделал в жизни зла. Правда, он пил водку. Это было очень дурно, но в последнее время он перестал пить: он обещал Наташе и дяде Пете… Он поступил в монастырь, говорил, что работает и не пьет… Он жалел всех, всем старался угодить. И он так горячо любил маленькую Наташу…

Девочка стояла, понурив голову; воспоминания о прошедшей жизни проносились перед ней… Старшая воспитанница давно уже ушла; другие девочки тоже разбрелись — только трое-четверо еще хихикали около новенькой.

— Какая она тихоня! Ишь, как она смотрит сердито, — сказала