Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

В «Колониальном доме» частично передал сэру Хадсону Лоу вышеупомянутые высказывания Наполеона. После некоторого колебания сэр Хадсон Лоу поручил мне сообщить Наполеону, что в будущем от меня не будут требовать составления бюллетеней о состоянии здоровья Наполеона. В том же случае, если «Колониальный дом» попросит такой бюллетень, то сначала он будет представлен Наполеону для ознакомления.

Далее губернатор заговорил со мной о том разрешении, которое сэр Джордж Кокбэрн дал французам направлять запечатанные письма лицам, проживающим на острове. Его превосходительство утверждал, что сэр Джордж Кокбэрн никогда не санкционировал подобную практику, что он всего лишь терпимо относился к ней. В целом же, по мнению сэра Хадсона Лоу, сэр Джордж Кокбэрн во многих отношениях значительно превысил свои полномочия.

19 октября. Сообщил Наполеону ответ губернатора. После того как я заверил Наполеона в том, что не буду направлять никаких бюллетеней о состоянии его здоровья прежде, чем покажу их ему, Наполеон вновь заговорил со мной о своей болезни. Его всё время не отпускает тупая боль и неприятные ощущения в правом боку; у него резко снизился аппетит; его ноги по-прежнему опухают, особенно это чувствуется ближе к вечеру; иногда его не отпускает тошнота; его мучает бессонница и т. д. В его поведении очевидна определённая доля некоего внутреннего беспокойства и налёт меланхолического настроения, возможно, вызванного его заболеванием и усиленного, может быть, информацией из последних газет, присланных ему сэром Хадсоном Лоу, о решении союзных держав отказать его сыну в преемственности на герцогство Пармское.

22 октября. Прошедшую ночь Наполеон провёл очень плохо, испытав приступ частично нервного характера. Спросил меня, присутствовал ли какой-нибудь свидетель во время моих докладов губернатору, которые я был обязан делать дважды в неделю. Я ответил, что да, такой свидетель присутствовал. «В этом случае, доктор, — заявил Наполеон, — вас заставят говорить то, что ему захочется. Рискну сказать, что каждый раз, когда вы приходите к нему на доклад, он затем составляет протокол вашей с ним беседы, и в лучшем случае запись ваших разговоров, соответствующая его взглядам, подписывается его свидетелем и в дальнейшем будет представлена против вас. Я бы не удивился тому, что он заранее составляет запись беседы до того, как вы являетесь в «Колониальный дом». Подобный оборот событий ставит вас в очень опасное положение».

28 октября. Явился в «Колониальный дом», где сэр Хадсон Лоу после нескольких вопросов, касавшихся состояния здоровья Наполеона, потребовал от меня, чтобы я доложил ему, вёл ли я с генералом Бонапартом какие-нибудь разговоры, представлявшие интерес, как долго они продолжались и какие темы они затрагивали. Эти вопросы привели к напряжённой дискуссии, во время которой его превосходительство позволил себе превышающие всякие нормы ярость и брань. Наряду с другими изысканными выражениями губернатор заявил, что считает меня шакалом, рыскающим повсюду в поисках новостей для генерала Бонапарта.

В ответ на это выражение я заявил, что я не буду ни шакалом, ни шпионом, ни информатором ни для него, ни для кого-нибудь ещё. «Что вы имеете в виду, сэр, — спросил он меня, — когда говорите о шпионе и об информаторе?» Я объяснил губернатору, что, когда я выполняю его указания об информировании его о разговорах между Наполеоном и мною, то я считаю себя и шпионом, и информатором. В приступе гнева губернатор заявил, что мне отныне запрещается беседовать на любые темы с Наполеоном Бонапартом, кроме медицинских; что я в никоем случае не должен разговаривать с ним на любые темы. Я попросил его дать мне этот приказ в письменном виде. Он отказал мне в этой просьбе и после ряда новых ругательств в мой адрес приказал мне выйти из комнаты и подождать снаружи некоторое время. Примерно минут через пятнадцать я был вновь вызван к сэру Хадсону Лоу, который сообщил, что мне следует продолжать вести себя как и раньше, добавив при этом, что он (сэр Хадсон) разрешает мне вести беседы с генералом Бонапартом только на медицинские темы; что же касается других тем, то я сам полностью несу ответственность за проведение бесед на такие темы[54]; мне не следует отказываться отвечать генералу Бонапарту на любые вопросы, которые он может задавать мне; но я не должен задавать ему никакие вопросы, кроме медицинских.

После этого губернатор спросил меня, что я думаю по поводу того, что именно я обязан не разглашать. Я ответил губернатору точно так же, как и раньше, когда он задавал мне такой же вопрос. Он спросил меня, не считаю ли я обязанным сообщать ему о тех ругательствах, к которым прибегает генерал Бонапарт, в его (губернатора) адрес. Я ответил, что, конечно, я не обязан делать этого, если только мне не прикажет это сделать сам Наполеон. Губернатор спросил: «Почему же так, сэр?» Я ответил, что я не выбирал для себя роли подстрекателя. Тогда его превосходительство стал отрицать, что он когда-либо просил меня сообщать ему содержание всех разговоров, которые имели место между генералом Бонапартом и мною. Тогда я напомнил ему о том, что он говорил мне в Лонгвуде, да и в других местах, а именно: необходимо, чтобы он знал всё, о чём говорится в Лонгвуде, так как он может делать выводы и приходить к умозаключениям, которые я сам неспособен делать, и поэтому для него важно знать обо всём. После этого я попросил разрешения взять у него его последние указания в письменном виде, написанные под его диктовку, для того, чтобы в будущем избежать ошибок и недоразумений. Губернатор отказал мне в моей просьбе. После чего губернатор сообщил, что он освобождает меня от обязанности являться в будущем в «Колониальный дом» дважды в неделю, но что он ждёт от меня, что я буду еженедельно консультироваться с г-ном Бакстером о состоянии здоровья Наполеона Бонапарта. С этим я согласился, поскольку Наполеон не возражал против моих устных консультаций с г-ном Бакстером. После всего этого разговора с губернатором надо ли говорить, что я был несказанно рад, что мое пребывание в «Колониальном доме» на сей раз завершилось.

2 ноября. Увидел Наполеона, склонившегося на диване над грудой газет, лежавших перед ним, и державшего в руке табакерку с нюхательным табаком[55]. Он выглядел очень меланхоличным. Он явно пребывал в плохом настроении. После обычных расспросов о состоянии его здоровья, я самым настоятельным образом, насколько это было в моих силах, дал ему необходимые рекомендации, особенно посоветовав совершать верховые прогулки. Он ответил, что не испытывает никакого доверия к губернатору, который, а в этом Наполеон уверен, найдёт какой-нибудь предлог, чтобы оскорбить его, или выступит с клеветническими заявлениями прежде, чем он совершит хотя бы четыре прогулки. «Это письмо, — продолжал Наполеон, — которое вы видели вчера у Бертрана, поступило от губернатора. В письмо была вложена газета со статьёй, которая сообщала, что мой сын лишен права наследования герцогства Пармского. Эта новость от любого другого лица ничего не будет значить. Но поскольку губернатор неизменно оставляет у себя все новости, которые могут быть для меня приятными, и направляет мне те, которые наносят рану моим чувствам, то легко понять те мотивы, которыми он руководствуется.