Прощание с Византией - Алексей Величко

Однако в конце 1344 г. ситуация резко изменилась. Положение столичного правительства ухудшалось, с Кантакузеном договориться не удалось, а потому Анна Савойская и патриарх ужесточили политику в отношении своих противников. 4 ноября 1344 г. Иоанн Калека отлучил всетаки Святителя от Церкви. Обвинение в адрес св. Григория сводилось к тому, что будто бы он и его сторонники придавали ложное истолкование «Томосу» 1341 г., а также не поминали патриарха на Литургии. Но из этого также автоматически вытекало, что никакого разбора его учения, на чем настаивал патриарх и Акиндин, произведено не было, а потому отлучение невольно стало идейной победой Паламы[847].

Чтобы придать приговору Синода бульший вес, Иоанн Калека передал его на подпись Иерусалимскому патриарху Арсению (1344) и Антиохийскому архиепископу Игнатию II (1342—1353), находившимся в те дни в столице. Они были очень тесно зависимы от своего Константинопольского собрата, а потому не стали отказывать в удовлетворении этой просьбы. Впрочем, едва ли подписи патриархов, уже давно превратившихся в «клиентов» столичного архиерея, были весомы. Гораздо важнее для Калеки было императорское осуждение, подтвердившее принятые Синодом меры.

Как утверждают, Константинопольский патриарх находился в это время на вершине своего религиозного и политического могущества. Предпочитая жить в императорском дворце, а не в патриархии, он практически управлял делами государства. И Калека добился, чтобы правительство Анны Савойской официально поддерживало его религиозную политику. Тем не менее действия Калеки были достаточно осторожны: он даже не отправил на Афон текст отлучения Паламы и просто хранил в своем архиве осуждающее св. Григория письмо. По его совету императрица категорически отказалась рассматривать жалобы афонских монахов, которые те подали на синодальное решение. Разумеется, сам Калека также отклонил их прошение о пересмотре дела[848].

Этот успех подтолкнул патриарха к дальнейшим действиям ради укрепления своего положения. Чтобы придать Акиндину, как богослову, вес, он решил посвятить его в диаконы, пресвитеры, а затем и в епископы. Надо признать, патриарх в данном случае действовал вполне логично, поскольку ранее сам же останавливал Варлаама от обсуждения догматических вопросов ссылкой на то, что Калабриец не являлся архиереем, а потому не вправе заниматься этой тематикой. Но здесь неожиданно он встретил решительную оппозицию со стороны Анны Савойской. Она заявила, что патриарх не вправе нарушать постановление, принятое при императоре Андронике III Палеологе, то есть игнорировать официальное осуждение Григория Акиндина.

К ней примкнул давний сторонник Паламы Алексей Апокавк. Императрица отказалась признать священническое рукоположение Акиндина, поскольку, как говорилось в документе, патриарх трижды проигнорировал ее запрет на это действо; а сам Акиндин даже был арестован. Однако Константинопольский патриарх являлся слишком мощной политической фигурой, чтобы можно было безнаказанно так поступать. Вскоре царица пришла к выводу, что ссора с архиереем ей ни к чему. Григорий Акиндин был рукоположен в священники, и, как казалось, стал всемогущ при патриархе. Он даже рекомендовал патриарху кандидатов на вакантные епископские кафедры и даже добился дисциплинарного наказания монаха Марка, ученика св. Григория Синита, который осмелился из своего уединения на острове Хиосе выступить в защиту Паламы[849].

В то же время Калека опубликовал ряд документов, которые должны были оправдать отлучение св. Григория от Церкви и рукоположение Акиндина. Главным из них являлось «Истолкование Томоса 1341 г.», в котором приводилась официальная позиция патриарха. Калека утверждал, что в июне 1341 г. Варлаам был осужден только по двум пунктам: изза его неприятия «Фаворского света» и молитвы. Палама, по словам Калеки, нарушил соборный запрет обсуждать догматические вопросы, а когда он, как патриарх, хотел его одернуть, просто скрылся от него в Ираклии. Об осуждении Акиндина в «Истолковании» не было ни слова, равно как и о политических причинах гонений на св. Григория. Однако Анна Савойская не приняла этот документ, и с ноября 1344 г. наметилось открытое расхождение между императрицей и патриархом.

Желая сохранить за собой инициативу, Калека, вопреки мнению царицы, поставил на митрополичью кафедру в Фессалониках друга и приверженца Акиндина монаха Иакинфа, уроженца Кипра, перед которым поставил задачу искоренить паламизм. И тот рьяно взялся за порученное дело, чем еще более охладил отношение Анны Савойской к патриарху[850].

На протяжении 1345—1346 гг. продолжалась упорная скрытая борьба – вопервых, между патриархом и царицей, а, вовторых, среди самих антипаламитов и противников Кантакузена (что тогда воспринималось как одно и то же), понявших, что развязка Гражданской войны уже близка. Теперь императрица Анна Савойская полностью изменила свою игру, но прежде решила основательно подготовиться к главным событиям. Ей очень хотелось низложить патриарха Иоанна Калеку, ответственного за многие преступления перед Церковью и государством. Воспользовавшись тем, что в январе 1346 г. афонские монахи прислали ей два трактата, написанных св. Филофеем против Григория Акиндина, она запросила подборку посланий от св. Григория Паламы на эту же тему.

Акиндин хотел продемонстрировать императрице свою максимальную лояльность по отношению к ней и старался оправдаться от «клеветы» в свой адрес. «Если ктото другой попросил бы у меня доказательство нашего благочестия, я бы его направил к моей матери, к Церкви, соответственно с божественными законами, и сказал бы ему: “Если ты горячо любишь нашу Церковь, то у нее ищи свидетельство и исповедание нашего благочестия”. Но раз твоя владычная, святая и благочестивейшая царственность приказывает мне это, приняв некоторые подозрения относительно меня изза клеветы некоторых людей (ведь я отказался следовать их общеизвестному пустословию, и ими на меня воздвигается клевета, будто я мыслю то, что на самом деле исповедуют они), то я исповедую так же, как мыслит и исповедует Святая Божия Церковь»[851].

Полученные материалы императрица передала своему духовнику небезызвестному нам Давиду Дисипату, дабы тот вынес окончательную оценку, не сомневаясь внутри себя в его итоговом заключении. Поняв, что задумала царица, патриарх предпринял срочную попытку примириться со Святителем, надеясь таким путем приобрести утраченный авторитет в глазах Кантакузена и Анны Савойской. Но Калека уже не был интересен ни Кантакузену, что вполне естественно, ни царице. А после неудачных переговоров с Паламой и резким охлаждением к нему царского двора, число сторонников патриарха начало таять, как снег.