Зеркальный вор - Мартин Сэй

— Спасибо, дружище, — шепотом говорит ему Стэнли. — Хотя мог бы подсказать и пораньше.

В первый момент он опасается, что ключ не подойдет к замку. Но тот, конечно же, подходит. Негромко, но солидно клацнув, замок открывается.

Дверной проем занавешен черными портьерами. Стэнли находит место стыка, раздвигает их в стороны и видит перед собой бездонную тьму, чернотой превосходящую портьеры. Слабый свет настольной лампы под зеленым абажуром как будто останавливается перед этой комнатой, неспособный либо не желающий проникать внутрь. Стэнли может разглядеть лишь пару дюймов пола сразу за порогом — ничем не отличающегося от пола, на котором сейчас стоит он сам, — и больше ничего.

Он делает шаг вперед. Портьеры смыкаются за спиной. По его ощущениям, комната пуста и очень велика — гораздо больше кабинета Уэллса. Стэнли ждет, когда глаза привыкнут к темноте, а когда они привыкают, он все равно ничего не видит. Он шарит руками по стене слева и справа от двери, но не находит выключателя. Странное сочетание запахов: резких, сладковатых, еще каких-то приторных. Нехорошее сочетание. Кожа на его руках покрывается мурашками.

Он возвращается в кабинет, находит в столе коробку спичек и, вновь перешагивая порог темной комнаты, чиркает сразу тремя о дверной косяк. Свет от вспыхнувших спичек едва достигает дальних стен: комната занимает всю остальную часть второго этажа. Стэнли удается разглядеть низкие деревянные скамьи в нескольких шагах перед собой и чуть подальше люстру, нижний край которой находится на уровне его глаз. Еще дальше, под разноцветным покрывалом, маячит нечто большое и бесформенное. На половицах начертаны белые линии. Стены по всему периметру задрапированы черной материей. Потолок выкрашен в черный цвет. Похоже, интерьер обустроен с таким расчетом, чтобы максимально поглощать свет.

Спички обжигают пальцы, и Стэнли спешит зажечь новые от их угасающего пламени. Люстра впереди не электрическая: в ее рожки вставлены обычные свечи. Стэнли проходит между двумя скамьями и дотягивается горящими спичками до фитиля свечи, а уже от нее зажигает остальные. Шум дождя здесь почти не слышен, приглушаемый портьерами на входе и чердаком над головой. Стэнли не уверен, что сможет отсюда расслышать звуки снизу, если кто-то войдет в дом.

На потолке возникают круги желтого света, рассеченные зыбкими полосами теней от рамы люстры. Вся обстановка комнаты выглядит архаичной, грубой, кустарной. Стэнли кажется, будто он перенесся назад во времени, выпал из истории или очутился в другом, неведомом историческом измерении. При каждом его шаге гладкие половицы скрипят и поют, как сверчки.

Бесформенное нечто в глубине комнаты на поверку оказывается массивной кроватью с шелковым балдахином красного, черного и золотистого цветов. На толстом матрасе разбросаны узорчатые подушки; два темных платяных шкафа высятся позади кровати. Стэнли тяжело на все это смотреть. Он не готов даже думать о том, что это такое, что это означает. Он сделал большую ошибку, хотя пока слабо представляет себе возможные последствия. Сейчас уже понятно, что в этой комнате он не найдет ничего из того, что ищет. Но раз уж он здесь, надо все осмотреть. Надо пройти через это. Уничтожить в себе что-то его сковывающее, делающее его слабым. Как удаляют гнилой зуб.

Он переносит внимание на белые линии у себя под ногами и наклоняется, чтобы рассмотреть их получше. Как раз в то место, где он стоит, нацелены три переплетенных между собой треугольника, а за ними, в правом углу, находится ступенчатый помост. Вершины треугольников упираются в накрытые тканью столики, на каждом из которых что-нибудь размещено: чаша с водой, металлические кубы с отверстиями, в которые вставлены ароматические палочки, черный сундучок под полупрозрачной тканью. Судя по косому расположению треугольников и помоста относительно стен, они были сориентированы по сторонам света, без учета конфигурации помещения или уклона в сторону моря. Похоже, все предметы здесь занимают строго отведенные им места, а расстояния между ними определяются ритуальными формулами. Слева он видит небольшое возвышение, охваченное множеством концентрических кругов, которые вписаны в концентрические квадраты, а ячейки между пересекающимися линиями заполнены неизвестными Стэнли буквами: это не иврит, не русский, не арабский и не греческий. Какой-то тайный язык. Возможно, просто вымышленный — как маленькие дети выдумывают всякие дурацкие словечки для общения между собой.

Стэнли опускается на одну из скамеек. Голова у него идет кругом, дыхание звучит хрипло и прерывисто. Свеча в руке наклоняется и роняет на пол капли жидкого воска: сначала прозрачные, но при застывании мутнеющие. Он считает эти равномерные всплески, потом сбивается со счета.

На помосте в углу также разложены всякие предметы — красные свечи, медные блюда, засушенные цветы, какая-то книга, рисунок черного дерева с какими-то символами на ветвях, — но Стэнли к ним не особо приглядывается. И без того уже понятно, что это ловушка — однако не ловушка, расставленная Уэллсом для Стэнли, а ловушка, в которую угодил сам Уэллс. Нет, это совсем не то, к чему направляет «Зеркальный вор». Надо быстрее заканчивать с осмотром и выбираться отсюда.

Стэнли встает со скамьи и, слегка покачиваясь, идет в глубину комнаты. Со дна желудка поднимается и все ближе подступает к горлу плотный кисло-горький комок, однако он продолжает движение. С каждым шагом все отчетливее вырисовывается роскошная кровать с балдахином, по бокам которой установлены два больших медных подсвечника с толстенными свечами. За кроватью, между платяными шкафами, Стэнли замечает изящный туалетный столик, а позади него — тусклое зеркало. Он втягивает носом воздух, дотрагивается кончиком пальца до красного бархатного покрывала. Над постелью, на идущих от столбиков балдахина четырех туго натянутых цепях, параллельно полу подвешено еще одно зеркало, больше и новее замеченного им ранее. В нем Стэнли видит свое задранное кверху лицо, очень детское и очень испуганное. Он отворачивается и теперь видит себя уже в старом зеркале — как неясный призрак, отображенный в потускневшем, запятнанном серебре амальгамы.

Его нога задевает что-то, скрытое подзором кровати. Он наклоняется, извлекает оттуда больничную утку и, рассеянно положив ее на постель, открывает один из шкафов. Внутри обнаруживается несколько диковинных нарядов — чужеземных, нелепых, почти непристойных — вперемежку с самыми обычными блузами, свитерами, юбками, нейлоновыми чулками, черными трико, выцветшими летними платьями, девчоночьими лифчиками и трусиками. Комната Синтии.

Стэнли щупает рукав свитера, чуть потянув его на себя, — и тот падает с вешалки. Секунду Стэнли оторопело на него смотрит, а затем в желудке что-то лопается — словно что-то вылупилось из яйца внутри него, — и он, быстро повернувшись, извергает рвоту в подвернувшуюся очень кстати больничную утку. Потом хватает ее, перемещает на пол и становится над ней на четвереньки. В этой позе Стэнли опять улавливает гнилостный запах от своей ноги, и его выворачивает повторно. Он ничего не ел со вчерашнего рыбного ужина, так что наружу выходит лишь прозрачная жижа да непереваренные жесткие волокна сельдерея. Его диафрагма двигается как поршень; воздух не поступает в легкие. Он ощущает себя трансформирующимся в нечто чужеродное — в какую-то мортиру из живой плоти, в никчемную ползучую тварь. Как будто он извергает из себя все человеческие свойства.