Зеркальный вор - Мартин Сэй

Наконец он разворачивается, садится на корточки, откашливаясь и сплевывая, а потом вытирает слезы, кислую рвоту и слизь попавшимся под руку нижним бельем Синтии.

«Надо спалить к чертям это место», — думает он.

Хорошая мысль. В комнате Сюннёве найдется немало горючих веществ. Скипидар, к примеру. Налить дорожку скипидара отсюда вниз по лестнице и дальше из дома через боковое крыльцо. Когда займется эта куча книг, пожар выйдет на славу: сгорит все до самого фундамента. Но где тогда оставить вещи Клаудио, чтобы тот их нашел по возвращении из больницы?

Внизу хлопает входная дверь.

— Есть тут кто? — слабо доносится голос.

Стэнли замирает, испытывая шок, как при погружении в ледяную воду, а потом заставляет себя успокоиться, прислушаться к происходящему внизу. Когда пульс более или менее приходит в норму, Стэнли упирается ладонями в пол, отталкивается — и мигом встает на ноги, чуть ли не взмывает к потолку, невесомый, как облачко дыма. Идя через комнату к двери, он держится ближе к стенам, где половицы менее изношены. Некоторые из них все же предательски скрипят — тут уж ничего не поделаешь, — однако он удерживается от резких движений. Сопротивляется инстинктивному желанию бежать без оглядки, как иные сопротивляются желанию чихнуть. На самом деле появление в доме кого-то из хозяев идет ему только на пользу. Несколько секунд назад Стэнли был в растерянности, не узнавал сам себя. А теперь он оказался в хорошо знакомом ему положении взломщика, не успевшего вовремя смыться.

Письменный стол Уэллса сделан добротно: ящики выдвигаются и закрываются без малейшего звука. Рассудив, что немецкий пистолет является незарегистрированным трофеем, Стэнли выбирает его; тем более что кольт великоват для его руки. Он перекладывает кистень из заднего в боковой карман джинсов и, отпустив ремень на одну дырочку, засовывает пистолет сзади за пояс. Не очень-то удобно, зато практично. Перед тем не забывает удостовериться, что пистолет поставлен на предохранитель, дабы по случайности не прострелить себе ягодицу.

Задержавшись на верхней площадке лестницы, он прислушивается. В доме полная тишина. Лестничный пролет являет собой темный пустой туннель, который заканчивается бледным пятном света от фасадного окна. Глядя себе под ноги и осторожно наступая на края ступенек, он начинает спуск, а когда поднимает глаза — девчонка стоит прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки.

Он застывает на полусогнутых ногах, упираясь ладонью в стену. Белые пальцы Синтии лежат на перилах (мокрая куртка Стэнли висит там же, в нескольких дюймах позади), а ее плетеная сандалия уже поставлена на следующую ступеньку. Острый подбородок задран вверх, спина и плечи распрямлены, как у манекенщицы на подиуме. По ее виду не скажешь, что она удивлена или встревожена при виде Стэнли. Карамельно-кремовые глаза блестят, как будто отражая лунный свет, хотя ни один лучик в эту часть дома проникнуть не может. Они долго смотрят друг на друга. С куртки Стэнли все еще капает дождевая вода, и тихий стук капель отмеряет паузу.

Первой подает голос девчонка.

— Итак, Бетти Крокер, что у нас на ужин в этот раз? — произносит она полушепотом.

Стэнли собирается ответить, но из его натруженного рвотными спазмами горла не выдавливается ни звука. Он сглатывает слюну и пробует снова.

— Что за жуть, — говорит он, — творится у вас наверху?

Уродливая гримаса перекашивает лицо Синтии, как будто она невзначай проглотила осу. А в следующий миг ее лицо становится пустым. Внешняя безжизненность вкупе с огромным внутренним напряжением — как у гидроэлектрической дамбы под напором воды. Стэнли уже случалось видеть такие лица, в том числе у женщины-самоубийцы перед прыжком с Вильямсбургского моста и у незадачливого грабителя перед тем, как он застрелил трех человек в манхэттенской закусочной. Лица, превратившиеся в мертвые маски, ничего не выражающие, поскольку они просто не находят верного выражения для того, что давит на них изнутри. Прежде Стэнли нередко воображал себя самым одиноким человеком в этом мире, но сейчас перед ним настоящее, абсолютное одиночество — и это зрелище его реально ужасает. Стараясь дышать ровнее и не распрямляя коленей, он чуть-чуть сдвигает руку за спину, поближе к рукоятке пистолета.

— Ты что, побывал в моей комнате? — спрашивает Синтия.

Стэнли не отвечает. Он мог бы ринуться вниз, отпихнуть ее в сторону и выскочить из этого дома, прихватив по пути свою куртку и вещмешок, — но самый удобный момент уже упущен. Такое чувство, будто здание начинает сжиматься, захлопываться, как ловушка, — или же девчонка раздувается как воздушный шар, наглухо перекрывая ему путь. Какая-то часть Стэнли уже готова пустить в ход оружие. Он живо представляет себе дергающийся при выстреле ствол пистолета и мгновенное — с упругим резиновым хлопком — исчезновение Синтии.

Но пока что никакой ощутимой угрозы нет. Взгляд Синтии блуждает повсюду, кроме лица Стэнли, а на щеках вновь появляется румянец — как у школьников, возвращающихся в классы после внезапно объявленной тревоги, которая оказалась учебной. Девчонку слегка пошатывает, и, чтобы скрыть это, она переступает с ноги на ногу. Столь же шаток и переменчив тон ее речи, когда она снова начинает говорить.

— Ты, наверное, подумал… — звучит как попытка оправдаться, которая тут же сменяется нападением. — Впрочем, я ни на миг не поверю, что ты способен понять…

— Так и есть, — говорит Стэнли. — Я ничего не понимаю.

Опираясь на перила, Синтия принимает небрежно-элегантную позу в стиле Одри Хепбёрн, и эта игра в уверенность действительно придает ей уверенности в себе. Тембр голоса становится густым и светлым, как кленовый сироп, растекающийся по филигранному стеклу. При всем том речь ее звучит неубедительно.

— Они не мои настоящие родители, — говорит она. — Клаудио сказал тебе об этом? Я торчу здесь всего-то пару месяцев. Встретила Эдриана на пляже, как и ты. Они хорошие люди, что бы ты ни думал. А если кто спросит: я племянница Сюннёве. Но в этих краях никто не задает вопросов.

Теперь она глядит в пустоту, вертя в пальцах фантомную сигарету.

— Никто не заставляет меня что-либо делать, — продолжает она. — И я не вижу в этом ничего плохого. Мало ли что кому в голову взбредет. Я просто другая, понимаешь? Как и вы с Клаудио.

— Ты ни черта не знаешь обо мне и Клаудио.

Ее взгляд — жутковато-пустой, как у фарфоровой куклы, — скользит вдоль лестницы и теперь уже задерживается на лице Стэнли. Далее следует презрительная усмешка.

— Ты ведь еще ребенок, — говорит она. — И не важно, где ты побывал или что ты сделал. Для меня ты всего лишь ребенок.

Через несколько секунд она отводит взгляд. Лениво, как будто Стэнли ей уже наскучил. Сейчас между ней и стеной достаточно большой просвет, чтобы он мог проскочить и дать деру. Дурак он будет, если этого не сделает.

— Так ты объяснишь мне, что там наверху? — спрашивает Стэнли. — Я обо всех этих вещах и о рисунках на полу.