Зеркальный вор - Мартин Сэй

— А кто… — начинает он, и собственный голос отдается гулким эхом у него в голове. — Кто должен стать счастливым отцом ребенка? Добренький Папаша Уорбакс?

Синтия обеими руками туго стягивает портьеры вокруг своего лица, которое таким образом превращается в говорящую маску, подвешенную в черной пустоте.

— Ответы будут разными, смотря кого ты спросишь, — говорит она. — И смотря во что ты веришь.

Стэнли моргает и встряхивает головой, пытаясь прийти в себя. Ему кажется, что лицо-маска Синтии, разрастаясь, надвигается на него, как холодный диск Луны в беззвездной тьме. Это похоже на кошмарное видение — и в последующие годы оно будет часто возвращаться к нему во снах.

— С меня хватит, — говорит Стэнли. — Успехов тебе, Синтия.

Он захлопывает дверь перед ее изящно вздернутым носом и задвигает тяжелый засов. Потом сползает по двери на пол, жадно хватая ртом воздух в попытке насытить кислородом мозг, и прижимается лбом к гладкому дереву.

Из-за двери глухо доносится ее голос.

— Эй! — кричит она. — Между прочим, мое настоящее имя не Синтия.

Стэнли сглатывает слюну, увлажняя пересохшее горло.

— Да? — говорит он. — Представь себе, мое тоже не Стэнли.

На несколько секунд устанавливается молчание. Дождь снаружи прекратился — или почти прекратился. Снова слышится ее голос, уже менее громкий.

— В таком случае я рада нашему с тобой незнакомству.

Стэнли закрывает глаза и улыбается. Губы его немеют, как при опьянении. Он утыкается носом в щель между дверью и косяком и произносит свистящим шепотом:

— Не могу сказать, что рад хотя бы этому, цыпуля.

Ухватившись за дверную ручку, он встает на ноги. И комната перед ним исчезает. В глазах только краснота, которую сменяет молочная белизна, а потом дикий всплеск разноцветья — и тьма. Он цепляется за ручку, скрипит зубами и ждет, когда пройдет приступ головокружения.

Наконец зрение восстанавливается. И первое же, что он видит, — это «Зеркальный вор»: книга лежит на краю полки всего в дюйме от его носа, как будто Уэллс пристроил ее здесь мимоходом, отпирая дверь, а потом просто о ней забыл. Стэнли протягивает руку, но прерывает этот жест, не успев дотронуться до книги.

Она, разумеется, идентична той потрепанной книжке, которая пропутешествовала с ним через всю страну. Однако этот экземпляр выглядит новеньким, совершенно нетронутым: плотно прилегающие друг к другу страницы, чистая обложка, ни единой царапинки на серебряном тиснении букв, словно он только вчера покинул типографию. Это все та же, его книга, но в то же время она не его, — уже сам по себе факт ее существования в столь идеальной кондиции подразумевает, что даже тот экземпляр, который он нашел в Нижнем Ист-Сайде и с которым так долго не расставался, в действительности тоже не совсем его. С таким же успехом на ту книгу мог случайно наткнуться кто угодно. Стэнли вспоминает слова Уэллса в ночь их первой встречи — «мы напечатали три сотни экземпляров; из них около сотни до сих пор лежит у меня на чердаке», — и тотчас ему представляется целая армия бездушных тварей в ящиках прямо у него над головой, только и ждущая команды к действию. Уже во второй раз за этот день у него возникает сильнейшее желание спалить этот проклятый дом дотла.

Но вместо этого Стэнли спускается на первый этаж, в туалетную комнату рядом со спальней хозяев. Там он находит все, что нужно: йод, медицинский спирт, свежие бинты. Закатав мокрую штанину джинсов, отлепляет раскисшую повязку от раны, которая выглядит паршиво: липкая и уже гноящаяся по краям. В процессе ее очистки у Стэнли дважды резко скручивает живот; он склоняется над унитазом, но ничего не может изрыгнуть. Из зеркала над раковиной на него глядит изможденный незнакомец с синими губами, восково-бледной кожей и глубоко запавшими глазами. «Ты видишь перед собой лик бога». Да уж.

На полочке под зеркалом стоит пара дешевых керамических кружек в форме звериных голов: белый кот и черный пес. Стэнли наполняет водой из крана собачью голову, жадно пьет, и его тут же выворачивает прямо в раковину. Он вновь наполняет кружку, пьет, и на сей раз вода задерживается в желудке. В плетеной корзинке под раковиной обнаруживаются старые аптечные флаконы без ярлыков — видимо, просроченные лекарства. Таблетки в одном из флаконов похожи на стрептоцид. Он проглатывает несколько штук и кладет в карман остальные.

Покончив со всем этим, он какое-то время стоит в прихожей, вслушиваясь в шелест мокрых шин проезжающих по улице автомобилей и скрип половиц под ногами беспокойно перемещающейся по комнате девчонки. Он пытается сообразить, что еще ему может понадобиться. Где-то в доме может быть припрятана наличка — а также ювелирные украшения или хорошие часы, — но сейчас он и так вполне при деньгах. Можно взять из кладовки какие-нибудь консервы, да только стоят ли они того, чтобы переть на горбу добавочный груз? Он медленно поворачивается, оглядывая стены и мебель. Дом вокруг него напоминает мертвую оболочку жилища, опустевшую морскую раковину, которую приспособила для своих нужд эта девчонка, забравшись в нее, как рак-отшельник.

Он прибыл слишком поздно, вот в чем беда. Возможно, явись он сюда несколькими месяцами ранее, до появления девчонки, все сложилось бы по-другому. А может, и нет. Может, к тому времени, когда «Зеркальный вор» попался ему на глаза в манхэттенском притоне, игра уже была окончена: Уэллс уже сдался и пал духом. Он променял все то, что подтолкнуло его к написанию этой книги, на иные устремления, которые было легче держать в голове и реализовывать: дом, жена, семья. Он научился укрощать свою рвущуюся наружу необычность посредством магических кругов, черных портьер и крепко запертых дверей. И теперь он уже не в состоянии понять свою собственную книгу. Зато Стэнли ее понимает. И чтобы следовать указанным ею путем, он должен быть одинок — по крайней мере, так же одинок, как был Уэллс в пору ее создания. Возможно, так же абсолютно одинок, как сейчас эта девчонка. Когда-нибудь, быть может, одиночество покажется ему слишком тяжелой ношей, но в данный момент это волнует Стэнли меньше всего.

Вешалка рядом с дверью увенчана рожками для головных уборов. Среди прочих там висит и твидовая шоферская кепка, которую носил Уэллс в ночь их первой встречи. Стэнли снимает ее с вешалки и примеряет на свою голову; кепка приходится почти впору — лучше, чем он ожидал.

Надев мокрую куртку, он закидывает на плечо отцовский вещмешок и покидает дом через боковую дверь. Останавливается во дворе, чувствуя, как холодный туман заползает за воротник, и представляя себе подъезжающую машину: как Уэллс и Сюннёве идут к дому, поддерживая слева и справа своего милого Клаудио с рукой на перевязи и ухмылкой на расквашенной смазливой физиономии. Все трое поднимаются на крыльцо, спеша попасть внутрь, вызволить из заточения Синтию, а потом произнести свои заклинания, сорвать с себя покровы и начать счастливую совместную жизнь — идеальная семья в идеальном мире. Стэнли воображает и самого себя там же и в то же время: как он крадется на звуки скрипучих кроватных пружин, стонов и смеха, с тяжелым черным пистолетом в руке и полчищами прибрежных призраков-шептунов за спиной.