История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

и выдвинул Дьюлаи на Вильнёв-л’Аршевек, а Коллоредо – на Санс, надеясь таким образом обезопасить свой левой фланг. Немногочисленные казачьи войска продолжали служить связующим звеном между двумя армиями, но пространство, их разделявшее, значительно увеличилось.

Наполеон, как тигр в засаде, готовый броситься на добычу, следил за своими противниками 6 и 7 февраля с нараставшей радостью, единственной радостью, которую ему еще дано было испытать, и колебался между двумя целями. То он хотел броситься на Коллоредо и Дьюлаи, неосмотрительно выдвинувшихся между Сеной и Йонной, то на Блюхера, двигавшегося у Марны. Седьмого февраля Наполеон отбросил колебания. Значительность результатов, которых можно было добиться, встав между Шварценбергом и Блюхером, и необходимость как можно скорее оказать помощь Макдональду и Парижу побудили его выдвигаться на Марну, и он с несказанным удовлетворением двинулся на Блюхера. Тем временем из Парижа прибыли несколько батальонов, набранных на сборных пунктах. С помощью этого ресурса Наполеон обеспечил небольшие пополнения корпусам Мармона и Виктора и дивизиям Жерара и Амелине, а с помощью подразделений, прибывших из Версаля, сумел несколько пополнить кавалерию. Наконец, он направил на Провен первую дивизию, прибывшую из Испании. Пятого февраля он передвинул Мармона из Арси на Ножан и сам передвинулся туда из Труа, прикрываясь сильными арьергардами, дабы скрыть свое движение от неприятеля.

Прибыв в Ножан, Наполеон начал свою великую операцию. Он приказал Мармону отбыть из Ножана с кавалерийским и пехотным авангардом на Сезанн, снабженный по его приказу обильными запасами. Разведав дорогу, Мармон должен был подтянуть и весь свой корпус. Восьмого февраля Наполеон направил на ту же дорогу на Сезанн Нея с дивизией Молодой гвардии и кавалерией Лефевра-Денуэтта. На следующий день он приготовился отбыть и сам, с Мортье и Старой гвардией. Три его корпуса включали около 30 тысяч человек.

Однако, направляясь на Марну, нельзя было оголять Париж со стороны Сены. Наполеон оставил на Сене маршала Виктора со 2-м корпусом, генералов Жерара, Амелине с резервными дивизиями, а за ними, в Провене, Удино с дивизией Молодой гвардии Роттембурга и войсками, подтянутыми из Испании. Виктору приказали оборонять Сену от Ножана до Бре; Удино назначалось подойти к нему на выручку при первых же пушечных выстрелах. Пажоль со своей кавалерией, батальонами, прибывшими из Бордо, и национальными гвардейцами должен был наблюдать за Монтро и мостами через Йонну до Осера. Наконец, между Провеном и Фонтенбло получили приказ расположиться две дивизии Молодой гвардии, организация которых завершалась в Париже. Все эти войска включали не менее 50 тысяч человек. Располагаясь за Сеной, в изгибе, который река описывает от Ножана до Фонтенбло, они должны были дать Наполеону время вернуться и предпринять против Шварценберга тот же маневр, что он намеревался предпринять против Блюхера.

Девятого февраля Наполеон выдвинулся с Сены на Марну, приказав всем держать его отсутствие в тайне. Исполненный надежд, он написал несколько ободряющих слов Коленкуру, обязав его не использовать слишком свободно данный ему карт-бланш, однако не отобрал его полностью. Так, отбывая на Марну, Наполеон думал решить судьбы Франции и собственную судьбу.

В то время как Наполеон двигался к Марне, наш несчастный полномочный представитель в Шатийоне претерпевал самые жестокие страдания, какие только может ощущать честный человек и добрый гражданин.

Дипломаты коалиции прибыли в Шатийон 3 и 4 февраля и поспешили нанести Коленкуру визит, выказав ему почтение, видимым образом относившееся только к его личности. На следующий день обменялись полномочиями, объявив, что представители четырех основных держав – России, Пруссии, Австрии и Англии – будут вести переговоры от имени всех дворов Европы, больших и малых, с которыми Франция пребывает в состоянии войны, что является наиболее удобным способом переговоров, но обнаруживает, как сильно на всех членов коалиции давит общее иго. В то же время устами представителя Англии было заявлено, что вопрос морского права из переговоров изымается и Великобритания не намерена согласовывать его даже со своими союзниками, ибо это вопрос вечного права, не зависящий от преходящих решений.

Возражения были неуместны, ибо в ту минуту Франции надлежало отстаивать вовсе не морское право. Однако Коленкур представил некоторые замечания, которые были выслушаны в ледяном молчании и оставлены без ответа. Коленкур не стал настаивать, и с ними не стали считаться. Договорились, что все предложения в ходе конгресса будут подаваться в виде нот, отвечать на них будут также нотами, а в случае необходимости устных замечаний все они будут в точности запротоколированы, что было новой мерой предосторожности во избежание возникновения недоверия между союзниками. Не чиня никаких препятствий по формальным вопросам, Коленкур попросил, чтобы скорее переходили к существу дела и объявляли условия мира. Однако ни в тот день, ни на следующий к существу дела не приступили. Наконец, 7 февраля, один из полномочных представителей, взяв слово от имени всех, торжественным и безапелляционным тоном зачитал следующую декларацию.

Франция должна вернуться к границам 1790 года, не претендовать более ни на какую власть на территориях, расположенных за этими пределами, и никоим образом не вмешиваться в разделы, которыми будут с ними произведены. У нее не только отнимали Голландию, Вестфалию и Италию (что было вполне естественно), но и не хотели, чтобы она имела мнение относительно того, что станется с этими обширными территориями. И такого рода условие распространялось как на территории за Рейном и Альпами, так и на территории перед ними. Прежде всякого продолжения переговоров на эти условия надлежало ответить «да» или «нет».

Никогда еще переговоры с побежденными не велись с подобной заносчивостью, да ведь мы еще и не были побеждены! В Бриенне мы вышли победителями, а в Ла-Ротьере 32 тысячи французов целый день оказывали сопротивление 170 тысячам солдат коалиции, которые так и не сумели ни окружить, ни разгромить их!

Присутствующие настолько ясно сами ощущали чудовищность предложений, что никто не взялся их комментировать, ибо наиболее враждебно настроенные опасались ослабить их комментарием, а умеренные не хотели их оправдывать. Едва сдерживая свои чувства, Коленкур заявил, что обязан представить свои замечания и требует, чтобы их выслушали. После некоторых колебаний решили продолжить заседание и выслушать Коленкура вечером того же дня.

Вечером Коленкур со сдержанным негодованием попытался представить убедительные и неопровержимые замечания. Он был солдатом и предпочел бы погибнуть последним из французов, сражаясь с врагами, нежели предаваться пустым дебатам на переговорах, где его не слушали и не отвечали ему. Но следовало всё снести, чтобы не упустить возможности мира, если таковая представится. И Коленкур с бесконечной сдержанностью, через которую всё же прорывалась горечь, напомнил о франкфуртских условиях, официально предложенных и официально принятых; возразил против сокращения Франции до ее старых пределов при том, что