История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

все державы уже приобрели или намеревались приобрести в Польше, Германии, Италии и на морях; спросил, что станется с провинциями, которые забирают у Франции, и, наконец, какова будет цена жертв, на которые согласится Франция, и будет ли, к примеру, немедленным следствием ее согласия приостановление военных действий.

Первое его замечание, которое относилось к франкфуртским предложениям, вызвало видимое замешательство послов союзнических держав. Возразить и в самом деле было нечего, и если бы нации признавали иного судию, кроме силы, переговорщики были бы тотчас осуждены. Надменный Разумовский, представлявший императора Александра, отвечал, что не понимает, о чем идет речь. Штадион, представлявший Венский кабинет и бывший главным и непосредственным автором франкфуртских предложений, заявил, что в его инструкциях о них ничего не сказано. Однако, как мог отрицать их лорд Абердин, самый искренний и прямой из всех представителей, присутствовавший при вручении предложений Сент-Эньяну? Он только пробормотал какие-то слова, свидетельствовавшие о замешательстве честного человека. А затем все дипломаты хором заявили, что речь уже не идет о подобных вопросах и сейчас надлежит думать не о франкфуртских предложениях, а о шатийонских; что на них надо дать немедленный ответ на этом же заседании и им поручено не обсуждать эти условия, а представить и получить точный и ясный ответ. Коленкур потребовал переноса заседания, что было принято, после чего все разошлись.

Коленкура охватывали то горечь, то возмущение, ибо предложения, которые осмелились ему сделать, были столь же оскорбительны по форме, сколь отвратительны по содержанию. Наполеону, конечно, случалось злоупотреблять победой, но никогда – до такой степени. Нередко он многого требовал от врагов, но никогда их не унижал. В любом случае, Наполеон не был Францией, вина одного человека не являлась виной всей страны, и люди, так демонстративно старавшиеся отделить Наполеона от Франции, не должны были наказывать последнюю за ошибки первого.

Как бы то ни было, Коленкур отчетливо понимал, что придется произнести безоговорочное «да», чтобы остановить союзников; а чтобы закрыть им путь в Париж, он готов был воспользоваться полученными от Наполеона неограниченными полномочиями. Превосходный гражданин, преданный Франции и императорской династии, он был в ту минуту неправ, ибо более заботился о троне Наполеона, нежели о его славе. Он был готов уступить, но всё же при одном условии: если неприятель тотчас остановится. Уступка без уверенности в том, что он спасет Париж и императорский трон, означала для Коленкура прискорбное унижение без всякого вознаграждения. В отчаянии, обратившись к тому из полномочных представителей, в ком он обнаружил человека под оболочкой дипломата, Коленкур попытался узнать, приостановит ли его жестокая жертва военные действия. Лорд Абердин, тщательно уклонявшийся, согласно принятому правилу, от частного общения с представителем Франции, всё же дал ему понять, что приостановление военных действий возможно лишь ценой немедленного и безоговорочного принятия представленных условий, и только после их ратификаций. Это было почти равнозначно требованию безоговорочной капитуляции при отсутствии уверенности в спасении, ибо за время ратификации могло случиться решающее сражение и участь Франции решилась бы силой оружия. Тем самым, не стоило труда прибегать к политическим мерам, коль скоро они не позволяли избежать силового решения. Поэтому Коленкур, хоть и имел карт-бланш, не осмелился дать согласие, которое хотели у него вырвать, и написал в штаб-квартиру, чтобы поделиться с Наполеоном своими тревогами.

Но уже на следующий день он получил от русского полномочного представителя странное заявление, что заседания конгресса приостановлены. Говорили, будто император Александр хочет снова посовещаться с союзниками, прежде чем дать дальнейший ход заседаниям. Последнее сообщение окончательно ввергло несчастного посланника в отчаяние. Он усмотрел в этой новости бесповоротную решимость низложить Наполеона и в глубоком страдании написал Меттерниху, чтобы тайно спросить у него, будут ли приостановлены военные действия, если он воспользуется полномочиями и примет выдвинутые условия. Поступок выдавал его отчаяние. Правда, признание было сделано единственному из дипломатов, который не хотел войны до победного конца. Но бывают минуты, когда следует скрывать даже самые благородные чувства. Теперь Коленкуру оставалось только дождаться ответа Меттерниха, с одной стороны, и ответа Наполеона – с другой.

Наполеон был на марше; при отбытии он приказал Коленкуру не торопиться. Собираясь играть ва-банк, он действовал теперь с уверенностью законченного игрока, почти не сомневающегося в успехе новой комбинации.

Благодаря счастливому обстоятельству, последней милости фортуны, Шампобер, через который Наполеон, отбывая из Ножана, намеревался выйти на дорогу на Монмирай, охранялся лишь 6 тысячами русских Олсуфьева. То есть он нашел почти оголенный пункт, через который мог вклиниться между корпусами неприятеля и сказать, что нашел брешь в его броне. Седьмого февраля Наполеон приказал Мармону передвинуться с частью кавалерии и пехоты из Ножана на Сезанн, предупредив, что последует за ним и сам. Восьмого числа он выдвинул в том же направлении Нея с дивизией Молодой гвардии и частью кавалерии гвардии. Наконец, 9-го он отбыл сам со Старой гвардией Мортье и заночевал в Сезанне.

Проселочная дорога из Ножана в Шампобер была разбита и за Сезанном стала почти непроходимой для тяжелых повозок. В двух лье от Сезанна к Сен-При подступают болота Сен-Гон, и среди них петляет речка Пти-Морен, текущая по направлению к возвышенным участкам, по которым проходит дорога из Монмирая в Мо. Днем 9-го артиллерия с большим трудом добралась только до Сезанна. Вдобавок там нашли Мармона, продвинувшегося до Шаптона, но вдруг возвратившегося и заявлявшего, что болота Сен-Гон непроходимы, высоты заняты неприятелем, а план сорвался. Наполеон вовсе не обеспокоился заявлениями Мармона, приказал выдвигаться на деревню Сен-При, через которую протекала Пти-Морен, и любой ценой преодолевать все преграды.

Он получил донесения из нескольких мест, которые сообщали, что в Монмирае русские, что позади в Этоже тоже русские, а пруссаки – на Марне. Зная, с каким неприятелем имеет дело, Наполеон был уверен, что сможет прорваться. Располагая вместе с Мармоном, Неем и Мортье 30 тысячами лучших солдат, он был убежден, что окажется между неприятельских корпусов, как только пересечет трудный участок – заболоченную местность между Сезанном и Сен-При.

Десятого февраля на рассвете начали движение. Мармон с кавалерией 1-го корпуса и дивизиями Рикара и Лагранжа, составлявшими 6-й пехотный корпус, двигался впереди. При приближении к речке Пти-Морен артиллерия начала увязать, но местные крестьяне подвели лошадей и помогли протащить пушки по топкому участку до моста в Сен-При. Берега реки обороняли немногочисленные тиральеры Олсуфьева; их разогнали и совершили переход. Кавалерия 1-го корпуса крупной рысью двинулась вперед. После перехода через Пти-Морен дорога спускается в лощину, где расположена деревня Бе, а затем идет на подъем и выходит на плато, посреди которого и находится Шампобер. Олсуфьев, располагавший многочисленной артиллерией, разместил на краю плато