"Попаданец" в НКВД. Горячий июнь 1941-го - Виктор Побережных

— Александр Николаевич! Поздравляю! Извините, что сразу не заметил!

— Спасибо. Лучше поздно, чем никогда, — и Мартынов легко ткнул меня кулаком в бок.

Через час мы подъехали к зданию управления. Увидев знакомые двери, я почувствовал, что не хочу туда идти! Боюсь! Меня аж дрожь пробила, будто я снова выстрела ожидаю. Видимо, почувствовав мое состояние, Мартынов на секунду сжал мое плечо и слегка подтолкнул. Как ни странно, страх сразу пропал, и я спокойно пошел к дверям.

Интерлюдия. Москва, Кремль, 17.07.1941

Дочитав бумаги, Мехлис закрыл папку и ошарашенно посмотрел сначала на Берия, сидящего напротив, а потом на Сталина, который внимательно наблюдал за ним.

— Что это? Откуда? — Сказать, что Мехлис был в растерянности, не сказать ничего.

— А что ви сами об этом думаете? — спросил Сталин, показав на папку трубкой.

— Провокация немцев? — с надеждой спросил Лев Захарович.

— Нет, не похоже, — вступил в разговор Берия. — Многое из написанного здесь подтверждается из других источников. Похоже, это правда, как бы ни хотелось верить в обратное.

Сталин, раскурив трубку, встал и, пройдясь по кабинету, сказал:

— Товарищ Мехлис, вам поручается сверхважное задание. Завтра вылетаете в Киев, с комиссией. В составе комиссии будут представитель Генштаба и несколько людей Лаврентия. Ваша задача на месте разобраться, насколько возможен вариант событий, изложенный в этих бумагах. Присмотреться к командующим, к Павлову и другим, учти, что никакого разговора о предательстве быть не должно! Аресты и отстранения только с моего ведома. Но самое главное, постарайтесь разобраться со Стасовым, тот ли он, за кого себя выдает? А Хрущев… Хрущева мы отзовем, но только потом. Когда окончательно прояснится ситуация.

Уже знакомой дорогой прошли к кабинету Сергиенко. Василий Тимофеевич был явно в хорошем настроении: встретил нас улыбкой, много шутил. После того как попили чаю и поговорили о моем здоровье, нарком прошел к своему столу и, повернувшись к нам, стал серьезным. Заметив перемену, мы с Мартыновым встали смирно.

— Сержант ГБ Стасов! За доставленные в расположение Красной армии приборы, имеющие важное государственное значение, за помощь в раскрытии вражеской агентуры и участников антисоветской организации вам присваивается внеочередное звание лейтенанта ГБ. Надеюсь, что вы не опозорите высокое звание сотрудника органов государственной безопасности и продолжите службу в том же духе. Вы награждаетесь орденом Красной Звезды. — С этими словами он протянул мне новое удостоверение и коробочку с орденом. Взяв их, я рявкнул:

— Служу Советскому Союзу! — И только потом сообразил, какую глупость сморозил, и, зажмурившись, повторил уже правильно: — Служу трудовому народу!

Открыв глаза, понял: никакого наказания за оговорку не будет, Сергиенко глядел на меня с какой-то странной полуулыбкой.

— Да. Рефлексы, рефлексы. Лейтенант, тебе нужно научиться контролировать свою речь, а то твои старорежимные «так точно, есть» и многое другое слишком ухо режут. Да и служить не стране нужно, а людям, в ней живущим! Ну это ладно, привыкнешь. Садись, поговорим серьезно.

Усевшись за стол, я положил на него удостоверение с орденом и в ожидании продолжения посмотрел на наркома.

— Понимаешь, Андрей… Я буду называть тебя этим именем, другого у тебя теперь нет. Так вот, Андрей, первоначально я тебе не поверил. Слишком сильно все происходящее походило на изощренную провокацию. Причем непонятно чью. Единственное, что играло за тебя, — это загадочные приборы. Но реальную их ценность выяснили только недавно, когда ты был в госпитале. Информация, рассказанная тобой, была, гм, странной. Часть была мне известной, часть фактов я подозревал, но некоторые вещи выходили за рамки не только моей компетенции, но и за возможности каких-либо разведывательных организаций. Но об этом я тоже узнал недавно. Решив посмотреть тебя в обычных жизненных условиях, я принял решение отправить тебя поездом в Москву. Твои попутчики считали, что сопровождают до Москвы сотрудника НКВД, узнавшего что-то, порочащее Хрущева. Естественно, что в соседних вагонах находились две группы, которые должны были либо подстраховать вас, либо задержать. Кстати, командиры обеих групп получили строгие выговоры за провал своего задания. Они даже не заметили, когда вы выскочили из поезда. Да и в ситуации со «Светланой» они полностью провалились. Настоящего имени ее так и не установили. Ищем, но… Честно говоря, когда вы позвонили из Боровиц, камень с души упал, перед этим был звонок с самого верха. Приказали обеспечить тебе максимально возможную безопасность и комфорт до прибытия товарища Мехлиса с комиссией. Повезло, что на подходе был батальон ОСНАЗа, с которым ты и добрался до Киева, а вот с покушениями на тебя никакой ясности. Похоже, что Хрущев не имел к этому никакого отношения. Одним словом — разбираемся. Как разбираемся и с тем, от кого и куда ушла по тебе информация. И самое главное — какая, но это уже история, которая тебя не касается. Сейчас сюда придет человек, от разговора с которым многое зависит. Не только для тебя, поэтому будь искренним, как при нашем разговоре. Тебе все понятно?

— Да, товарищ нарком. Понятно, что ничего я не понимаю. Мне казалось, что мне поверили, а на самом деле… — Что интересно, не было никакой обиды, грустно мне было, и все.

— Ничего, лейтенант, ничего… Поймешь со временем, если оно у тебя будет. — И тут в распахнувшуюся дверь быстро вошел человек, про которого я слышал очень много и плохого, и хорошего, — Мехлис.

Встав со своего места, я с интересом стал рассматривать Льва Захаровича. Он оказался среднего роста, немного полноватый, с крупным, мясистым лицом, темные, густые волосы с сединой, темные глаза немного навыкат. М-да, непростой мужик. Такой действительно мог сказать, что «моя национальность — коммунист». Подойдя к Сергиенко, Мехлис поздоровался с ним за руку и попросил оставить его со мной наедине. Сев за стол наркома, он жестом предложил мне садиться и стал внимательно меня рассматривать. Мне показалось, что, несмотря на всю свою властность, он не знал, как начать разговор. Видимо, приняв какое-то решение, он откинулся на спинку стула и спросил:

— Расскажите о себе. Где родились, как жили? Только не как в автобиографии, неофициально. Кстати, можете курить.

Закурив, я на секунду задумался и стал рассказывать:

— Родился я в 1971 году, в городе Красноярске, в простой семье. Отец — инженер на заводе, мать — продавец…

На протяжении моего рассказа Мехлис несколько раз просил объяснить некоторые непонятные ему слова, задавал кучу вопросов. Иногда он начинал материться во весь голос. Очень сильно его задело, когда я рассказал про национализм, развившийся в нашей стране. Про развал Союза он слушал побледнев, плотно сжав губы, молча. Так же молча он слушал про 90-е годы, про нищету одних и роскошь других. Разговор был очень долгим. Несколько раз нам приносили чаю, мне папирос, но наконец он прервал меня. Пройдясь по кабинету, Мехлис сел рядом со мной и спросил: