Любовь и дружба в 6 "Ю" - Диана Ю. Лапшина

выворачивает, а этот туда же – видос ему. Что с вами такое вообще? Буллинг! Слово какое выдумали, гляди-ка! Из-де-ва-тель-ство! Вот, что такое ваш буллинг. Травля! Вот, что такое ваш абьюз. И сразу все выглядит проще и противнее, верно? А мы так не любим, нам так не надо, верно?

Мужчина с коляской поморщился.

– Да ладно, ладно, – миролюбиво ответил парень, – забейте. Ну так что там, с моментом?

Такая лёгкая дружба…

– Зачем ты…

– Зачем взяла Бочкина на слабо? – спросила она. – Не знаю. Просто так. Глупо вышло. Он дико испугался, кстати.

Да, я знал Бочкина гораздо дольше, чем она. Это был мой друг, о котором я знал чуть ли не больше, чем его родители. Я знал, что он испугался. Он никогда не делал таких вещей, ему бы и в голову не пришло. Дружить с ним было легко и спокойно – вот таким был мой Бочкин, пока не пришла Долгорукая.

– Дружить спокойно – это что-то новенькое, – сказала вдруг долго молчавшая старушка, – не понимаю.

Я и сам не понял. Никогда еще я не рассуждал о нашей с Бочкиным дружбе вслух, а теперь, когда заговорил, удивился не меньше остальных.

А вот Долгорукая поняла, кстати. Она все-таки была очень умная девчонка, как ни крути.

– У тебя хороший друг, – сказала она, – как у меня Бантик. У тебя Бочкин, а у меня – Бантик. Бочкин из Долины волшебных холмов. Добрый, спокойный, безотказный. Дружить с таким – легко и ненапряжно, да?

– Оп-па… – протянул парень с телефоном, – а девчонка-то не промах.

– Я поняла, – сказала старушка, – господи боже, ничего не меняется на этом свете – сто лет живу и ничего нового. Была у нас девочка, сейчас и не вспомню, как ее звали… Лёля или Зина, что-то такое, помню ее фамилию, серьезная такая фамилия – Вышеградская. С ней все дружили, вроде бы, а если так посмотреть, то друзей-то у нее особо и не было – таких, чтобы постоянно. Кто в опале у класса, тот к Вышеградской прилипал – она была такая спокойная, такая дружелюбная девчонка. Никогда не ерепенилась, на горку – значит, на горку, прогулять – значит, прогулять, понеси сумку – понесет, такая безотказная душа. Мне тогда купили собаку, так она гуляла с нею, пока я болела… и потом гуляла, когда уже не надо было, но я так привыкла, что Вышеградская… Лёля, да. Точно. Это было довольно мило с ее стороны и удобно, но, конечно, не очень красиво с моей.

– Дружба! – отозвался мужчина с портфелем. – Всегда в одни ворота, верно?

– Кто-то всегда уступает, – пожала плечами женщина с собакой, – в каждом классе есть такая Лёля – уж я повидала.

Но Бочкин разве был такой? Нет, конечно. Да нет, нет! Разве я хоть раз просил Бочкина понести мой рюкзак? Хоть раз отправил его гулять со своей собакой?…Которой у меня нет. Хоть раз смотрел на Бочкина, как на удобного друга? И разве я мог хоть на секунду сравнить его, его, человека, которого знал, как облупленного, с Бантиком – хорошим, но все-таки псом?..

– Неправда, – сказал я.

– Слушай, Лена, – сказал я (я впервые назвал ее по имени, и это оказалось совсем не сложно, хотя и понадобилось усилие), – слушай, а где же все-таки Бочкин?

– Ой, да откуда я… – начала она и вдруг замолчала, не договорив. – Я не знаю. Его, правда, нигде нет?

– Дошло наконец, – пробурчал мужчина с коляской, – что вы за люди такие, дети…

– Правда, нигде нет, – ответил я. Бантик сел перед нами на утоптанный снег и завертел головой – с меня на хозяйку, с хозяйки на меня. Теперь нас было трое.

– Что за бред! – воскликнула Долгорукая, вскакивая. – У тебя друг пропал, а ты сидишь, прохлаждаешься! Надо искать, понимаешь? А вдруг с ним что-то случилось?

Конечно, с ним что-то случилось. Ты и случилась, подумал я, но вслух, конечно, ничего такого не сказал. Не хватало поссориться, не успев помириться.

– Я вовсе не сижу, я вот к тебе пришел. Думал, может, он у тебя? Но вижу, что нет. И дома его нет. И в школе не было.

– Это я и без тебя знаю, – сказала Долгорукая. – Подумай, Витя, куда он мог пойти? Может быть у вас есть какое-нибудь секретное место, или просто такое, куда вы часто ходите – ну, в кино там, в ТЦ, я не знаю. Есть такое?

В ТЦ мы и правда ходили частенько. Особенно когда нечем было заняться, а на улице стояла плохая погода.

– Проверим, – решил я, – ты со мной?

– Я с собакой, – растерянно произнесла Долгорукая, – с собакой нас не пустят.

Бантик уткнулся в ее руку носом и тявкнул.

– Отведем его и пойдем, – сказала Долгорукая, – подожди меня здесь.

Я сел обратно на лавку. Снег заметал все вокруг. Становилось холоднее. Я представил Бочкина, бредущего в этом снежном буране. Как слезы вытекают из его глаз и превращаются в холодные колкие льдинки прямо на щеках. Брррр. Надо его найти. И вернуть. Пускай он будет с Ленкой, ладно. Пусть хоть каждый день носит за ней рюкзак, переживу. Пусть Ленка будет с нами, так и быть.

А в школе мы как-нибудь объяснимся, ничего. Я признаюсь. И Бочкин признается. Нас простят! Точно простят. Я чувствовал, как внутри стремительно теплеет и веселеет от мысли, что все еще можно поправить, если Бочкин найдется.

Долгорукая уже тянула на себя тяжелую подъездную дверь, как вдруг Бантик оторвался от нее и кинулся ко мне. Подскочив, он широко лизнул меня в самый нос горячим языком и бросился обратно.

Это был знак. Ну, по крайней мере, я так решил.

А еще я подумал, что у плохого человека не может быть такой хорошей доброй собаки, а если она есть, то и человек, значит, хороший.

Даже если прикидывается плохим.

Признание

Торговый центр сиял и переливался огнями, ко входу текли люди, и мы с Долгорукой текли вместе с ними. Любимое место Бочкина было на третьем этаже, там, где вкусно пахло едой – прямо у ресторанного дворика. Мне и самому нравилась эта мешанина запахов, мельтешение покупателей, яркие витрины детских магазинов. Я часто бывал здесь –