Цена дара - Дилара Маратовна Александрова

они продолжали бояться, ничего не произошло. И еще через сотню. А потом они устали от страха, и смеялись над тем, кто не устал. Надо мной смеялись.

«Забавный чудак, поющий о прошлом, но звучит, как настоящее. Опасность в песнях, чтобы пощекотать нервишки».

Да, чувство самосохранения у людей порядком поистрепалось. Благополучие учит слепоте. Когда у нейросети появилось сознательное ядро, общество почему-то никак не отреагировало. Милая ошибка, но еще недостаточно прекрасная, чтобы все свалилось в пекло.

— Эта планета доверху забита железом, — Джиан усиленно толкал за щеки нечто, что повара назвали кашей. — Но нас везут в безопасный участок. Я слышал.

Воздух разрезал скрипучий смех человека в татуировках. Казалось, так смеются его драконы.

— Оглянись, парень, что ты видишь? — отсмеявшись, спросил он худенького темноволосого Джиана на общем эсперанто. — Хорошенько посмотри, а потом я спрошу еще раз.

Джиан послушно повертел головой: вокруг небольшая казарменная комната, которая уже всем набила оскомину. Мы сидели в ней уже больше суток, пока корабль петлял по ломаной траектории, пытаясь уйти от наводящих систем «Венета». По пути нас пару раз тряхнуло, поговаривали, что у «Победы комсомола» отстрелили один из двигателей. В конце концов, «Венет» — самый точный противник, должен же он был оправдать свое название.

В нашей каюте находилось чуть больше шести человек. Чуть больше, потому как Ароха так и не очнулся, и за единицу человека я решил его не считать. Бойца периодически отвозили в лазарет в надежде привести в чувство перед наступлением.

— Я ничего не вижу. Вокруг обычно, так же, как всегда. Сидим, обедаем, — пожав плечами, проморгал миндалевидными глазами Джиан. — Если честно, каша не очень вкусная, мне больше нравится, когда добавляют изюм.

— Ненавижу изюм, — подал голос Лиам с дальней кровати, зубцом вилки вычищающий грязь из-под ногтей. Его эсперанто отдавало сильным французским акцентом.

— Мы не обедаем в общей столовой, к тому же нас держат в изоляции, — я предпочел правильно ответить на вопрос Томаша, не хотелось слышать, как недовольно скрипят его драконы. Мне было достаточно и своих. — Форму принесли прямо сюда, без какого-либо учета и примерки. Ни одна не подходит по размеру, но всем на это плевать. Не дают никакой информации. Ведут себя так, будто нас не существует.

— Хоть у кого-то глаза не на заднице, — одобрительно кивнул Томаш. Он съел свою порцию и уже поглядывал на мою. — Вот скажи, Артем, кто ты?

— «Пока живу — пою

Пусть голос тише, тише

У бездны, на краю

На чьей-то ржавой крыше», — пропел я голосом мелодичным настолько, насколько позволили одубевшие от наркоты связки. — Певец, я же говорил.

— О, эту песню я знаю, — оживился Джиан. Он уже пытался просить у меня автограф, но здесь не было ни бумаги, ни ручки. Обещал, что подпишусь ему на плече татуировкой, когда выберемся отсюда. — Мне нравится, я под нее «Золдан» выносил.

Томаш хохотнул.

— Хуже дерьма не слышал, — честно признался он. — А правда в том, Артем, что ты не певец, а наркоман. Неблагополучный член общества. Если стартовал прямиком с Марса, не удивительно, что оказался именно здесь. Эти социалистические чистоплюи посчитали тебя мусором, которому можно найти применение получше, чем уничтожение нелегальной наркоты собственными венами. На твоем месте я бы озаботился врезать себе пару-тройку чипов, прежде чем лететь на эту планету.

— Мне по контракту нельзя.

— Ну тогда сдохнешь в составе мясного отряда, как и все мы.

— Мясного? — Джиан перестал есть.

— Самого что ни на есть, свеженького и с кровью, — Томаш был удовлетворен реакцией новичка. — Все знают о таких, как мы, но усиленно делают вид, что ничего подобного не существует. Скажут потом — герои, но имен не назовут. Артем наркоман, я — убийца, ты, Джиан, мелкий вор и считаю, что такого не заслужил. Ароха лежит в отключке, но, если бы очнулся, уверен, рассказал о себе много интересного.

— Взлом охранной системы банков, — поднял руку Лиам, отмечаясь в общем списке, на что Томаш одобрительно кивнул.

— Смотрите, — Томаш повернул голову, один из его драконов был изуродован выжженной кожей — ослеп прямо за ухом. — Я уже побывал разок в их мясорубке и больше возвращаться не хочу. Когда меня отправили собирать кости в лазарет, одни хорошие люди помогли мне, отблагодарив инфочипом за кое-какую услугу из радужного прошлого. Тут либо гнить в тюрьме, либо «Венет» поджаривает твои мозги и всему конец. Быстрый конец — не самый худший расклад, скажу я вам… Так они выдрали чип из моей башки и отправили обратно. Надо было врезать десяток, чтоб наверняка. Эти ублюдки боятся, что после взлома чипов «Венетом» их доблестные добровольцы начнут стрелять по своим, — Томаш шумно втянул то, что находилось у него в носу. — Добровольцы — это я шучу, конечно. А что? Я бы и без всякого взлома не отказался положить пару комбатов, больно радушный прием нам оказали. Вот только получишь пулю в лоб без всяких прелюдий.

— Почему ты так говоришь? — Джиан продолжил есть. — «Венет» научился взламывать любую электронику, поэтому среди солдат нет ни киборгов, или чипированных. Это нормально.

— Эй, зрячий! Может, ты скажешь? — подмигнув, обратился ко мне Томаш, — Спой нам о светлом будущем. В конце концов тебя послали те, кому до него рукой подать. По крайней мере, они так говорят.

— У меня нет таких песен, — откинулся я на спинку кровати. Не знаю, шла ли мне армейская форма, но, думаю, мой стилист бы ее не одобрил. Звезды на шее, звезды на запястьях и сноп пшеницы на груди — я выглядел, как самый яростный защитник коммунистических идеалов. Мы все так выглядели. — Есть песни об ошибках, о ненависти, иногда о геометрии, о смерти… о ней я всегда пою на последних строках. Но обычно никому не важно, что поется в конце. Все начинают ловить экстаз уже посередине. Прямо перед тем, как я назову их идиотами.

— А о любви поешь? Трам-пам-пам там, ты и я, вместе навсегда, хочу иметь тебя. — Томаш хохотнул негромко.

— Нет.

— Так какого хрена тебя тогда слушают?

— Не я виноват, что им это нравится.

— Тогда придется отвечать самому, — Томаш медленно перевел взгляд на Джиана, — Мы z-отряд, последняя буква алфавита — неудачники, отбросы, ублюдки и смертники. Никто о нас не вспомнит, не назовет имен над могилами. Да и могил никаких не будет. Все, что им от нас нужно — это наши ноги, — Томаш проткнул воздух двумя костлявыми пальцами. — Два гребаных мясных отростка, которые могут шагать. Оторвет ноги, останутся еще руки. Заставят ползти на них, я и