Царица поверженная - Маргарет Джордж

имел могучий флот, а тот, у кого под рукой есть мощное оружие, обязательно пустит его в ход. Маловероятно, чтобы в случае конфликта его корабли остались на рейде.

Каждые несколько дней я заглядывала на верфи, с удовольствием наблюдая за тем, как обрастают «плотью» деревянные скелеты будущих морских великанов. Борта самых больших кораблей – «десяток» – вздымались высоко, как крепостные стены. Весла для них изготавливали из стволов самых высоких сосен, а в отделанное бронзой гнездо для тарана мог бы пролезть слон.

– Да будет известно царице, – просвещал меня мастер, – что отливка наконечника для тарана такого размера – настоящее искусство. Металл в отливке охлаждается неравномерно, и очень трудно добиться, чтобы он не треснул. Даже если явных дефектов нет, лишь через несколько дней можно понять, насколько успешно прошла отливка.

А сколько возни с деревом: подбор, распилка, сушка, смоление, обработка свинцом для изгнания древоточцев! Трудоемкий и дорогостоящий процесс.

Эпафродит предупреждал меня, что в погоне за количеством корабельных бортов легко вылететь за этот самый борт по части финансов.

– Прости за каламбур, – сказал он, – но с твоим судостроением с ума можно сойти. Порой мне кажется, что корабль – не транспортное средство, а воронка для перекачивания денег из казны на дно морское.

– Знаю, – отвечала я. – Но нам необходим первоклассный флот.

– Первоклассный – значит разорительный. Лично я думаю, что за те же деньги можно оснастить превосходную армию и добиться большего. Одно содержание и текущий ремонт кораблей чего стоят, а еще нужно искать гребцов. Ведь большинство людей предпочитают оставаться на суше. Нет, флот – погибельная затея.

– А как насчет того, чтобы использовать рабов?

Он рассмеялся:

– Если ты хочешь разорить Египет за один сезон, покупай невольников. Рабы обходятся гораздо дороже. Каждый раз, когда корабль идет ко дну, подумай о стоимости! Нет, гораздо дешевле платить гребцам. Кроме того, рабов надо содержать все время, а гребцов ты нанимаешь, когда они тебе нужны, на короткие периоды.

– Ты бессердечный скупердяй.

– Казначею иначе нельзя. Это врачу позволительно иметь нежное сердце, но полководец или казначей обязан быть твердым как камень. – Он рассмеялся. – Ты можешь представить себе военачальника, который дрогнул и сбежал с поля сражения?

– Да, – ответила я. – Это Октавиан.

– Не может он быть таким трусливым, как ты его рисуешь. Неужели правда?

– Антоний говорит, что во время сражения при Навлохе он от страха впал в ступор, забился в трюм, и ему потребовалась сильная встряска.

– А ты уверена, что с ним не приключилась морская болезнь? Такое бывает часто, и ничего постыдного здесь нет.

– Почему ты пытаешься его оправдать?

– Я никого не оправдываю и не обвиняю, но лишь позволю себе заметить, что Антония не было при Навлохе, и тем более в трюме Октавианова корабля. Так же как Октавиан не появлялся на твоих пирах в Александрии. Они оба толкуют о том, чему не были свидетелями. А стоит ли верить тому, чего не видел собственными глазами?

– Вот как! Ты вечно ведешь себя как мой школьный учитель, – рассмеялась я.

Тем не менее я считала необходимым знать точку зрения тех, кто живет за пределами дворца.

Когда мы прогуливались по верфи в тени больших судов, Эпафродит указал на два корабля, находившиеся как раз перед нами.

– Иногда войну выигрывают другими средствами. Вот эти мощные корабли могут быть потоплены словами. Сплетни, ложь, инсинуации приносят куда больше вреда, чем оружие: они лишают противника если не жизни, то мужества. Но точно так же, как можно порезаться собственным мечом, важно самому не пасть жертвой тобой же распущенных сплетен. – Он помолчал. – Ты, разумеется, должна всячески поощрять слухи о том, что Октавиан достоин презрения и как человек, и как боец. Но тебе нельзя поверить в это самой. Будь он таков, он никогда не стал бы тем, кем является сейчас. А тебе не потребовались бы большие корабли.

Конечно, Эпафродит был прав. Война слов и репутаций раскачивает сердца людей, она коварна, но результативна, и ее необходимо выиграть. Я слышала, что в Риме уже происходят «собрания», где вовсю обсуждают Антония и «африканскую проблему».

Мардиан первым обеспокоился такими известиями и спешно явился ко мне, чтобы поделиться своей тревогой.

– Конечно, приспешники Октавиана устраивают это намеренно, но так, чтобы произвести впечатления стихийных выступлений. Что позволяет утверждать, будто Октавиан лишь откликается на пожелания народа.

– Ну а что именно там говорят?

– Пусть скажет этот человек. – И Мардиан подтолкнул локтем упиравшегося паренька. Стройный как тростник, тот вынужден был следовать в фарватере тучного евнуха. – Он только что сошел с корабля из Остии, а до этого держал лоток на Форуме, торговал овощами. Он утверждает, будто приплыл сюда, чтобы заключить сделку с нашими торговцами: прикупить лука-порея и фиг.

Юноша освободился от руки Мардиана:

– А что, разве я совершил преступление? Может, у вас, в Александрии, запрещено ходить по причалам и закупать продукты? Ну, если так, прошу прощения. Только этот жирный боров должен бы знать, что ни о чем подобном меня не предупреждали.

– Ответь на наши вопросы – и можешь закупать что угодно. Мы даже добавим тебе фиников, что идут к царскому столу. Нас интересуют общественные собрания, что нынче проходят в Риме. Ты на них бывал?

– О, про собрания объявляют на Форуме. Их много было, приглашали меня на все, но побывал я только на одном.

– А кто о них объявляет? Кто приглашал тебя?

Юноша растерялся:

– Я не знаю. Просто люди. Прилично одетые люди.

– Сенаторы?

– Почем мне знать? Они не знамениты, если ты это имеешь в виду.

– И что обсуждают на этих собраниях?

– Я же уже сказал вам, я был только на одном. Там разговор шел об Антонии: что он забросил Рим, забыл свой долг, превратился в восточного царька… Я помню, они говорили, что Карфаген снова поднимает голову.

– Карфаген?

Вот ведь нелепость.

– Вы знаете, Ганнибал и все такое… Африканцы собираются напасть на Рим.

Я расхохоталась.

– Это не смешно, – предостерег Мардиан. – Вспомни историю с Дидоной и Энеем: благородный римлянин, соблазненный иноземной царицей. Она популярна в Риме.

– Да, потому что он отверг Дидону и бросил ее умирать с разбитым сердцем. Наверное, им хотелось бы, чтобы Антоний так поступил со мной!

– Несомненно, – кивнул Мардиан.

– И о чем еще говорят? – спросила я.

– Что ты… э-э-э… не добродетельна.

– Ты хочешь сказать, они называют царицу шлюхой? – Шелковистый голос Мардиана на сей раз прозвучал сурово.

– Ну да, – пробормотал парень, глядя себе под ноги. – А еще они говорят, что она околдовала Антония, используя восточные снадобья. Сделала