Царица поверженная - Маргарет Джордж

Хармиону и Ирас я взяла с собой: развлечений у них в последнее время было не много, и поездка, несомненно, пойдет им на пользу.

Теперь, мысленно оглядываясь назад, я понимаю: то был последний случай, один из немногих в моей жизни, когда я имела возможность беззаботно и спокойно отдохнуть. Детство давно закончилось, а александрийский двор представлял собой сцену, где я исполняла главную роль и не могла позволить себе расслабиться. Зато воды давно и терпеливо ждали меня. Если я до сих пор не откликалась на их зов, это моя вина.

Хорошо, что я отправилась тогда к источникам. Я не знала, что другой возможности у меня уже не будет.

Массивные каменные колонны воспаряли к своду пещеры, в которой булькал и пузырился источник. Внутри царила тишина и сумрак. Рассеянный солнечный свет, смягченный голубизной, омывал стены грота. Теплая вода переливалась в более широкий бассейн, а потом, перехлестывая через край, в водоем на более низком уровне. Из источника вода выходила горячей, но, перетекая каскадом, из водоема в водоем, охлаждалась до температуры тела. Когда я погрузилась в нее, я не могла различить, где кончается мое тело и начинается вода: все ощущалось как единое целое. Я скользила по поверхности и сама являлась ее частью.

Это оказало удивительно бодрящее воздействие, хотя, надо признать, и не сразу. Я была до крайности взвинчена и нервна; едва окунувшись в воду, я начала медленно двигаться – мне захотелось поскорее добраться до противоположной стороны. Добравшись до нее, я уцепилась за край водоема, позволяя потоку омывать мое тело. Какой странный запах имела здешняя вода, какую гладкость придавала она коже! Я пересекла бассейн еще раз, потом еще. На четвертый или пятый раз я ощутила некое спокойствие, растворенное в этой воде. Проникая сквозь кожу, оно охватывало и меня. Вода имела особый голубовато-зеленый оттенок, отличавший ее и от морской, и от нильской: видимо, этот цвет придавал растворенный в ней чудодейственный минерал.

Туда-сюда, туда и обратно… Этот ритм убаюкивал мои мысли, позволял им разворачиваться, как змея, что поднимается из корзины.

Змеи… Храм Ра и старый Ипувер… Посадили ли теперь змей в клетки или они по-прежнему вольны ползать по полу, где им вздумается? И это его предсказание насчет Египта и его богов… А еще, давным-давно, кандаке и кобра. Она предостерегла насчет Рима, пообещала помощь Египту… Что бы она подумала об Антонии? Как на ее взгляд, все римляне злодеи или среди них есть и хорошие люди? Поддержала бы она нас против Октавиана или заняла нейтральную позицию?

Рим. Почему бы нам не отделиться от Римской империи? Почему бы восточной половине не отколоться и не зажить самостоятельно? И не происходит ли это уже теперь, пусть неосознанно? Может быть, когда шум взаимных обвинений и потрясания оружием уляжется, Восток и Запад просто разойдутся? Как сейчас разошлись мы с Хармионой, неспешно плывя в противоположные стороны?

Я бы с удовольствием согласилась на такое развитие событий, только вот корни у Антония римские. И сын Цезаря – может ли он не обращать внимания на Рим? И все же было бы лучше, сумей они отвернуться в другую сторону.

Пустые мечты. Рождение и обязательства не позволят этого ни одному, ни другому.

Я вздохнула. Под ярким египетским солнцем, в ласковых целебных водах все проблемы казались разрешимыми.

Я лежала на уступе теплой скалы рядом с водоемом, и меня, вплоть до кончиков пальцев на руках и ногах, растирали толстыми полотенцами. Каждый мускул был размят и тщательно разглажен. Жидкий, как молоко, лосьон с запахом лилий вылили мне на спину, а потом мягко втерли в бока и плечи. Чувствуя, что он превращает мою кожу в слоновую кость, отбеливая и придавая лоск, я вздохнула и опустила лицо на предплечья. Восхитительный аромат, тепло, расслабляющее пощипывание кожи – все это наводило на меня сон и рассеивало мысли.

Когда я проснулась, были сумерки. Время прошло незаметно, но не впустую, а ради восстановления сил.

В прекрасной природной купальне не хватало лишь одного: здесь не помешали бы размещенные в воде колонны, чтобы можно было плавать вокруг них и отдыхать, как русалки или морские нимфы. Я дала себе слово, что исправлю этот недостаток.

А по возвращении в Александрию оказалось, что за несколько дней моего отсутствия мир, в котором я жила, изменился. От Антония пришло письмо. Он сообщил, что Октавиан ответил на его обвинения и начисто их отверг. Послание «сына Цезаря» было полно язвительных упреков и содержало открытый вызов.

Дорогая жена!

Я находился на берегах Аракса – помнишь эту реку и мою палатку? – готовый всеми своими силами и при поддержке царя Мидии вторгнуться в Парфию, когда из Рима прибыл гонец. Октавиан повернулся ко мне спиной. Он больше не старается сохранить видимость дружественных отношений. Содержание его послания таково.

По существу моего главного обвинения в нарушении наших соглашений этот лицемер предпочел просто отмолчаться. В частности, я писал, что Лепид отрешен от должности без совещания со мной, а его легионы, доходы и территории присвоены Октавианом. Он отвечает, что Лепид отрешен от должности по справедливости. Я писал, что мне по праву причиталась половинная доля в Сицилии и Африке, а он заявил, что я могу получить ее, если отдам ему половину Армении. Я писал, что он отказался наделить моих ветеранов положенной им по праву землей в Италии, он же ответил, что земля им не потребуется, потому что «они получат заслуженную награду в Мидии и Парфии, завоеванных благодаря отваге и мудрости их командующего».

Увы, мои надежды на победоносную восточную кампанию рухнули. Война на два фронта мне не по силам. Я должен отказаться от своей мечты и мобилизовать силы для борьбы с Октавианом. Я уже отдал приказ Кинидию следовать во главе шестнадцати легионов в Эфес. Там с армейскими и флотскими командирами я буду готовиться к предстоящему столкновению.

Моя мечта! Моя цель! Мой долг перед Цезарем – осуществить его планы! Все отложено – быть может, навсегда. Я чувствую, что судьба насмехается надо мной.

Собери египетский флот и направь его в Эфес. Только тогда я смогу понять, какие силы в нашем распоряжении.

О жестокая, дразнящая Тихе!

Надеюсь, моя дорогая, и на твое прибытие. Но если дела в Египте тебя не отпустят, ничего не поделаешь.

Любящий тебя М. Антоний

Я пристально смотрела на письмо. Итак, началось. Октавиан долго раскачивался, но он принял решение и теперь будет