Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Но они опоздали.

Из кабинета папы до них донесся душераздирающий вопль. Этокричал камерарий.

Замешательство длилось всего несколько секунд. КамерарийВентреска все еще заходился в крике, когда лейтенант Шартран, оттолкнув Рошера,выстрелом разбил замок в дверях кабинета. Гвардейцы ворвались в помещение.Лэнгдон и Виттория вбежали следом за ними.

Их взорам открылось ужасающее зрелище.

Кабинет освещали лишь свечи и умирающее пламя очага. Колер,опираясь о кресло, стоял на непослушных ногах рядом с камином. Он направилпистолет на камерария, который, страдая от невыносимой боли, извивался на полуу его ног. Сутана камерария была разодрана, и на обнаженной груди виднелосьугольно-черное пятно. Лэнгдон не мог разобрать изображение, но увидел что наполу рядом с Колером валяется большое квадратное клеймо. Металл все ещесветился темно-вишневым светом.

Два швейцарских гвардейца открыли огонь мгновенно, безмалейших колебаний. Пули ударили в грудь Колера, и тот рухнул в своекресло-коляску. Из ран на его груди с бульканьем хлынула кровь. Пистолет,вывалившись из руки директора, заскользил по полу.

Потрясенный увиденным, Лэнгдон замер у дверей.

Виттория окаменела.

— Макс… — прошептала девушка.

Камерарий, все еще извиваясь на полу, подкатился к ногамРошера и, показав пальцем на капитана, прохрипел единственное слово:

— ИЛЛЮМИНАТ!

На лице камерария читались боль и ужас, и Лэнгдонупоказалось, что он является свидетелем средневековой сцены охоты на ведьм. Ножертвой пыток в данном случае был служитель церкви.

— Ублюдок! — взревел Рошер, наваливаясь нанесчастного. — Лицемерный свято…

Шартран, действуя чисто инстинктивно, всадил три пули вспину начальника. Тот рухнул лицом на пол и замер в луже собственной крови.После этого лейтенант и гвардейцы подбежали к священнослужителю, продолжавшемубиться в конвульсиях от невыносимой боли.

Оба гвардейца, увидев выжженный на груди камерария символ,непроизвольно вскрикнули. И в этом крике слышался ужас.

Тот из швейцарцев, который смотрел на клеймо со стороныголовы камерария, в страхе отскочил назад.

Шартрана вид клейма также поразил, однако лейтенант непотерял присутствия духа и прикрыл страшный ожог на груди клирика краемразодранной сутаны.

Лэнгдон шел через комнату, и ему казалось, что все этострашный сон. Стараясь не думать об открывающейся его взору картине безумногонасилия, он пытался осмыслить происходящее. Калека ученый прилетает в Ватикан,чтобы, заклеймив высшего иерарха церкви, символически продемонстрироватьгосподство науки. «Есть идеи, ради которых стоит пожертвовать жизнью», —сказал ассасин. Лэнгдон не мог понять, каким образом калека смог справиться скамерарием. Однако не стоит забывать, что у него был пистолет. Впрочем, теперьэто не имеет никакого значения! Колер завершил свою миссию!

Поскольку камерарию уже оказывали помощь, профессор обратилвсе свое внимание на дымящийся предмет, лежащий на полу рядом с креслом-коляскойКолера. Шестое клеймо? Чем ближе подходил ученый к этому предмету, тем меньшепонимал, что находится перед ним. Клеймо имело форму довольно большого квадратаили, может быть, ромба. Лэнгдону показалось, что как по форме, так и по размеруоно точно соответствовало центральному отделению ларца, увиденного им в ХрамеСвета. «Последнее клеймо — абсолютный союз четырех древних элементов природы, ипо своему совершенству оно превосходит все остальные», — сказал тогдаассасин.

Ученый опустился на колени рядом с Колером и за деревяннуюрукоятку поднял с пола все еще излучавший тепло предмет, поднес его к глазам иувидел совсем не то, что ожидал увидеть.

Лэнгдон долго всматривался в рельеф и ничего не понимал.Почему гвардейцы в ужасе закричали, увидев клеймо на груди камерария? Ведь этовсего лишь квадрат, составленный из каких-то бессмысленных значков. Самоесовершенное из всех? Симметрия, надо признать, здесь присутствует, рассуждалученый, вращая клеймо. Однако во всем остальном он видел какую-то абракадабру.

Почувствовав, как кто-то дотронулся до его плеча, онобернулся, рассчитывая увидеть Витторию. Однако лежащая на его плече рука былазалита кровью. Она принадлежала Максимилиану Колеру, тянущемуся к нему изсвоего кресла.

Лэнгдон выронил клеймо и вскочил на ноги. Этот человек жив!

Обмякший в своем кресле директор все еще дышал. Но он явноумирал. Дыхание было прерывистым и неглубоким, хотя Колер судорожно хваталвоздух открытым ртом. Их глаза встретились, и Лэнгдон увидел в них то желедяное выражение, с каким Колер встретил его этим утром в ЦЕРНе. Но теперь егоглаза смотрели более холодно. Вся ненависть и злоба, которые скрывал в себеученый, выплеснулись на поверхность.

Но тут тело Колера содрогнулось, и Лэнгдону показалось, чтодиректор хочет подняться. Все остальные оказывали помощь камерарию, и рядом сумирающим был лишь американец. Он хотел крикнуть, но волна энергии, исходящаяот калеки в последние секунды его жизни, оказалась настолько мощной, чтоЛэнгдон от изумления лишился дара речи. Ценой нечеловеческих усилий директорподнял руку и извлек из подлокотника кресла вмонтированный в него приборразмером со спичечную коробку. Трясущейся рукой он протянул прибор Лэнгдону, итот отпрянул, решив, что это какое-то оружие.

Но оказалось, что это было нечто совсем иное.

— Передайте… — свои последние слова Колерпроизносил сопровождаемым бульканьем хриплым шепотом, — передайте… прессе.

Сказав это, директор обмяк в кресле, и прибор упал ему наколени.

Лэнгдон посмотрел на коробку, которая явно имела какое-тоотношение к электронике. На ее крышке были начертаны слова «СОНИ РУВИ». Лэнгдон понял, чтоперед ним новейшая, размером меньше ладони, видеокамера. «Ну и характер у этогопарня!» — помимо воли восхитился Лэнгдон.

Колер, судя по всему, успел записать свое предсмертноепослание и хотел, чтобы его получили средства массовой информации. Лэнгдон несомневался, что это была своего рода проповедь, восхваляющая науку и клеймящаято зло, которое несет людям религия. Лэнгдон решил, что за день уже успелдостаточно поработать на этого типа, и поспешил сунуть камеру в самый глубокийкарман пиджака до того, как ее увидел Шартран. «Твое предсмертное посланиеотправится в преисподнюю вместе с тобой!»

Общую тишину нарушил голос камерария.

— Кардиналы… — выдохнул он, пытаясь принятьсидячее положение.