Сочинения. Том 2 - Гален Клавдий

наблюдению — ее я признаю охотно, а вы против воли, но все же вынуждены будете признать; другая — определить, как что-либо происходит. Последнее я считаю невозможным и бесполезным, но тебе зачем-то понадобилось найти такую возможность, и, столкнувшись с тем, что это тупиковый путь, ты изобличаешь своими софизмами себя, нам же не причиняешь никакого вреда. Ведь у нас идет научный спор не о том, как что-либо происходит, но лишь о том, происходит оно или нет, с чем все мы явно согласились. Ты же, любитель доискиваться до причин, естественно, пытаешься выведать, как это происходит. Но оказывается, что ты действуешь недолжным образом и подобен тем, которые, если не знают, каким образом они видят, признают, что они не видят, и, если не знают, как рождается рождающееся, уничтожается уничтожающееся и движется движущееся, заявляют, что нет ни возникновения, ни движения. Но кто не знает, что величайший изъян любого рассуждения — отрицать очевидное? Ведь даже если кто-то начать рассуждения не может без ссылок на очевидное, то как может он быть убедительным, если он будет дерзко нападать на то, что сам же положил началом своего рассуждения? Это понимал и Демокрит, когда отрицал явления, говоря: «По уговору цвет, по уговору сладко, по уговору горько, по истине же лишь атомы и пустота»: он заставил чувства говорить разуму так: «Несчастный разум, беря от нас доказательства, нас же ты и ниспровергаешь? Наше ниспровержение — твое падение». Так вот, надо признать неубедительным рассуждение, которое настолько плохо, что даже самая вероятная часть его противоречит явлениям, от которых оно берет начало. Вы делаете противоположное тем, кто не рассуждает о том, как что-либо происходит; вы отрицаете существование того, что, согласно рассуждению, не может существовать. Мне же это кажется величайшим опровержением рассуждения, ведь кто, обладая разумом, поверит нелепости столь грубой, что она противоречит очевидному?

Комментарий

«О медицинском опыте» — дошедший до нас небольшой фрагмент более крупной работы Галена. Главная мысль автора заключается в необходимости постоянного соотнесения теории и практики в работе врача. Факты, наблюдаемые у постели больного, конкретный опыт лечения пациентов формируют медицинский опыт. Однако одних эмпирических наблюдений недостаточно для формирования истинного врача, врача-мыслителя, врача-философа. Правильная интерпретация опыта, логическое его осмысление с целью приведения отдельных наблюдений в систему — все это необходимо врачу не в меньшей степени. Задача состоит не в воспроизведении отдельных, на практике отработанных навыков — необходимо целостное видение причин, хода развития, классификации заболеваний. Без системного подхода, основанного на глубоком понимании общих принципов патологии, настоящее клиническое мышление, а следовательно, и правильный подход к лечению болезней, невозможны.

Соображения, которые неоднократно встречаются в других трактатах Галена, в этой краткой работе изложены более компактно и представляют своего рода credo Галена как врача. Конечно, этим не исчерпывается источниковедческое значение текста «О медицинском опыте». Он предоставляет нам уникальный пример крайне резкой полемики Галена с эмпириками. Введенные нами ранее в научный оборот трактаты великого римского врача изобилуют примерами опровержения им мнений его главных соперников и оппонентов — методистов, стоявших на позициях натурфилософии атомизма, и свидетельствуют о том, что отношение Галена к врачам-эмпирикам, представителям другого наиболее значимого направления в медицине II в., было, по-видимому, более доброжелательным[185]. Действительно, их он критикует меньше, однако данный текст Галена представляет нам пример иного рода. Здесь Гален не просто критикует эмпириков — он их ругает, используя предельно резкие выражения: «Ты же, как я прекрасно знаю, поражался, но, конечно, не моим словам, а глупости эмпириков, которые, хотя я и сделал им столь много уступок в столь важных темах, не использовали это на благо себе, но впали в новые заблуждения, не меньшие, чем прежде. Поражает их невежество, какое-то исключительное бесстыдство и бесчувствие, превосходящее бесчувствие скотов…»

Гален подчеркивает значение логики в создании системы научного знания о человеке. Более того, по его мнению, профессиональное описание болезни и подходов к ее лечению должно укладываться в рамки формального логического осмысления в соответствии с требованиями философской науки того времени. Если осмысление опыта логично, тогда оно научно, и, следовательно, можно считать корректными и предшествующие наблюдения. Отсутствие логики в рассуждениях, по мнению Галена, исключает всякую возможность считать такие рассуждения научными. Современный ученый прекрасно понимает, как легко получить ложноотрицательное или ложноположительное наблюдение, — критериям верификации эксперимента в современной науке уделяется большое внимание. Следует помнить, что во времена Галена это не было столь очевидно: великий врач критиковал, казалось бы, незыблемую основу искусства врачевания — наблюдаемые факты. Гален настаивал: факт без конкретного его осмысления — ничто. Он напоминает о том, что в его системе у подлинно достоверного медицинского знания два источника — опытные наблюдения и натурфилософская основа, предлагающая методологию интерпретации фактов в виде логического анализа.

ΠΕΡΙ ΔΙΑΦΟΡΑΣ ΝΟΣΗΜΑΤΩΝ[186]

1. Πρῶτον µὲν εἰπεῖν χρὴ, τί ποτε νόσηµα καλοῦµεν, ἵν’ ᾖ δῆλον, ὑπὲρ οὗ σπουδάζει τὸ γράµµα· δεύτερον δ’ ἐπὶ τούτῳ, πόσα τὰ σύµπαντά ἐστιν ἁπλᾶ τε καὶ πρῶτα νοσήµατα καὶ οἱονεὶ στοιχεῖα τῶν ἄλλων· ἐφεξῆς τε τρίτον, ὁπόσα τὰ ἐκ τούτων συντιθέµενα γίνεται.

2. Ληπτέον δὴ κᾀνταῦθα ὁµολογουµένην ἀρχὴν, ὡς ἅπαντες ἄνθρωποι, ἐπειδὰν µὲν τὰς ἐνεργείας τῶν τοῦ σώµατος µορίων εἰς τὰς κατὰ τὸν βίον πράξεις ὑπηρετούσας ἀµέµπτως ἔχωσιν, ὑγιαίνειν εἰσὶ πεπεισµένοι, βλαβέντες δ’ ἡντιναοῦν ἐξ αὐτῶν, νοσεῖν ἐκείνῳ τῷ µέρει νοµίζουσιν. εἰ δὲ ταῦθ’ οὕτως ἔχει, τὴν ὑγείαν ἐν δυοῖν τούτοιν ζητητέον, ἢ ἐν ταῖς κατὰ φύσιν ἐνεργείαις, ἢ ἐν ταῖς κατασκευαῖς τῶν ὀργάνων, ὑφ’ ὧν ἐνεργοῦµεν· ὥστε καὶ ἡ νόσος ἢ ἐνεργείας ἐστὶν, ἢ κατασκευῆς βλάβη. ἀλλ’ ἐπεὶ καὶ κοιµώµενοι, καὶ ἄλλως ἐν σκότῳ καὶ ἡσυχίᾳ διάγοντες, ἢ κατακείµενοι πολλάκις οὔτε τι µέρος κινοῦµεν, οὔθ’ ὅλως αἰσθανόµεθα τῶν ἔξωθεν οὐδενὸς, οὐδὲν µὴν ἧττον ὑγιαίνοµεν, κᾀν τούτῳ δῆλον, ὡς οὐ τὸ ἐνεργεῖν ἐστι τὸ ὑγιαίνειν, ἀλλὰ τὸ δύνασθαι. δυνάµεθα δὲ ἐνεργεῖν ἐκ τῆς κατὰ φύσιν κατασκευῆς· ἐν ταύτῃ ἄρα τὸ ὑγιαίνειν ἐστίν. ἕξει δὴ λόγον αἰτίας ἡ κατασκευὴ πρὸς τὴν ἐνέργειαν· ὥστ’, εἴτε τὴν κατὰ φύσιν ἁπάντων τῶν µορίων κατασκευὴν ὑγείαν ὀνοµάζειν ἐθέλοις, εἴτε τὴν τῶν ἐνεργειῶν αἰτίαν, εἰς ταὐτὸν ἄµφω τὼ λόγω συµβαίνουσιν. ἀλλ’ εἴπερ ἡ ὑγεία τοῦτο, δῆλον ὡς ἡ νόσος τὸ ἐναντίον, ἤτοι κατασκευή τις παρὰ φύσιν, ἢ βλάβης ἐνεργείας αἰτία. δῆλον δὲ ὡς, εἰ καὶ διάθεσιν εἴποις παρὰ φύσιν, ὀνόµατί τε χρήσῃ παλαιῷ καὶ δηλώσεις ταὐτό. κατὰ πόσους δὲ τρόπους ἐξιστάµενα τὰ σώµατα τοῦ κατὰ φύσιν ἐµποδίζεται περὶ τὰς ἐνεργείας, εἴπερ εὕροιµεν,