100 магнитоальбомов советского рока - Александр Исаакович Кушнир

«Smoke On The Water» и передаваемой из поколения в поколение легенды о пожаре, возникшем во время записи Deep Purple альбома «Machine Head». В паузах между песнями артисты с энтузиазмом декламируют вирши из серии «поставь любви своей кордон и не ищи решений — грядет, грядет Армагеддон взаимоотношений». Идеальный императив для поколения конца 1990-х, выбирающего правильный образ жизни и безопасный секс.

Александр Лаэртский. Пионерская зорька (1988)

сторона A

Командир сельской почты

Партизан Коля (Молодая комсомолка)

Дети

Вьетнамец

Деревенский парень

Федька

Бонч-Бруевич

Разупыханный молодчик

сторона B

Сиськи в тесте

Шел Гагарин по тропинке

Смерть коммуниста

Культурист

Горнолыжники

Колумб, едрен-ть

Аптека

Военный

Порой кажется, что популярные в народе персонажи песен Александра Лаэртского попали в его произведения прямо с обложки советской версии «Клуба одиноких сердец Сержанта Пеппера». Герои анекдотов и «девки с химфака МГУ», исторические личности и ударники трудовых будней, лидеры неформальных группировок и представители нацменьшинств составляли тот стройматериал, из которого Саша Лаэртский лепил свои нескромные полумифологические опусы. Смешав в один сюрреалистический клубок традиции срамной лирики и бранного городского фольклора, он реанимировал жанр частушек, добавив в него интеллектуализированный блатняк с заметным налетом черного юмора.

Когда, выпучив лукавые глаза, Лаэртский пел дурным голосом разухабистые песенки и читал бесстыжие четверостишия, он, прежде всего, руководствовался принципом «из песни слова не выкинешь». А из советской песни — и подавно. Более отвязных экзерсисов земля русская не слышала со времен Луки Мудищева. Как сказал про Лаэртского интеллигентнейший Андрей Отряскин из «Джунглей»: «С драматургией у человека полный порядок». Перенося своих слоников, фашистов-пулеметчиков, простодушных негров, незлобивых танкистов и отважных культуристов из привычного героического контекста в абсурдистско-бытовой, Лаэртский, по его словам, «очеловечивал» их, срывая с каждого «эти сраные абстрактные скафандры».

Обогащая подобные бытовые зарисовки энергичными междометиями, сленгом и ненормированной лексикой и развивая традиции «Мухомора» и «ДК», Лаэртский явился первооткрывателем лирического русского рэпа — не по форме, а по сути. Если на другом берегу Атлантики какой-нибудь темнокожий музыкант пел о том, как наколоть налоговую полицию, то Саша из «далекого города Кунцево» — как в аптеке подсунуть комсомольцам вместо сдачи пачку презервативов. В нереально далеком Нью-Йорке Сюзанн Вега талантливо вздыхала о превратностях любви — Лаэртский пел на ту же самую мелодию: «Почему я не родился сыном Аллы Пугачевой?»

Сам Лаэртский долгое время относился к собственным опусам как к «дурной аудиомультипликации». «Если бы у меня была тогда возможность снять какой-нибудь мультфильм или видеофильм, я снял бы что-нибудь совершенно ебанутое, — говорит он. — Я очень ярко представлял себе те образы, о которых пою. Я подходил к своим героям с огромной любовью. Мне это было очень прикольно, и я создавал для них новую реальность».

«Пионерская зорька» была одним из первых альбомов, выпущенных Лаэртским в период с 1987 по 1992 год. Предпосылками его появления послужили три обстоятельства. Первое — разочарование Лаэртского в «серьезной музыке», а именно — в перспективах собственного проекта «Постоянство памяти», исполнявшего в акустике белый реггей и салонную музыку. «По тем временам я чересчур серьезно и глубокомысленно относился к этой группе, — вспоминает Лаэртский. — Мне надо было как-то разрядиться... Я не могу усердно заниматься чем-то одним слишком долго. Мне хотелось поработать в любом жанре».

Вторым моментом, подтолкнувшим Лаэртского к многолетней звукозаписывающей эпопее, был просмотр музыкальных программ советского телевидения. В одной из передач он увидел, как очередная поп-звезда пела под примитивнейший «фанерный» аккомпанемент синтезатора Yamaha PSS, который Лаэртский ласково называл в быту «японской какашкой».

Лаэртский задумался. И вспомнился ему модный в ту пору «Ласковый май» и то, что сам он пока еще не Рик Уэйкман, а играет на клавишах только тремя пальцами.

Последним и решающим фактором стало появление технической базы, с помощью которой можно было попытаться записать «что-нибудь аскетично-электронное». Лаэртский являлся поклонником не только Sex Pistols и Марли, но и группы Supermax, в музыке которой его сильно подкупала «необычная и легко узнаваемая техника игры». Можно предположить, что плод любви мамы-врача и папы-военного уже давно подсознательно мечтал сотворить нечто подобное. Но воплотить это в реальность стало возможным лишь после того, как Лаэртский познакомился с лидером поп-группы «Аспирантура» Антоном Егоровым, в распоряжении которого находился комплект минимальной звукозаписывающей техники.

Импульсом для сессии послужил так называемый «прецедент в метро», когда подвыпивший Лаэртский начал громко и с неподдельным энтузиазмом пересказывать Егорову один из текстов «Пионерской зорьки». Кажется, это было стихотворение «Сиськи в тесте»: «Два чекиста в черных куртках, с галифе и сапогами / Шли на место преступленья в город Кунцево далекий / Где петлюрцы да бендерцы, всяки люберцы да негры / Изнасиловали дочку председателя совдепа...»

«Стишки из меня тогда перли оченно круто, — вспоминает Лаэртский. — А в метро-то скучно ехать. И я говорю Егорову: “Смотри, какой стишок классный”. А он отвечает: “И вправду классный”».

Реакцию окружающих пассажиров на этот импровизированный «праздник поэзии» описывать излишне. Воодушевленные произведенным эффектом, Лаэртский с Егоровым решили в ближайшие выходные собрать знакомых музыкантов и «просто так — типа отдохнуть» записать несколько песен подобного плана.

Антон Егоров работал в радиоузле книжного издательства «Молодая гвардия». В его комнате находились магнитофоны и пульт «Электроника», немецкие клавиши Vermona и одолженная по случаю у фарцовщиков заповедная Yamaha PSS. «Конечно, это очень несерьезный синтезатор со встроенным автоаккомпанементом, — вспоминает Лаэртский. — Но все, что эта клавиша вытворяла, радовало нас, как маленьких детей».

Процесс записи выглядел следующим образом. Давясь от смеха, музыканты выбирали из толстой тетради Лаэртского отмеченные галочкой стихотворения. Галочка на полях обозначала, что к данным виршам уже придуманы какие-то приблизительные гармонии. К ним быстро подбирался необходимый ритм, и без всяких наложений песня писалась прямиком в пульт. Неудачные попытки без напряга переигрывались. Лаэртский пел и ковырял на трех октавах «Ямахи», Егоров разыгрывал жанровые сценки, подпевал и без лишних комплексов шпарил на гитаре какой-нибудь веселенький реггей. Все это звучало слегка кривовато, зато очень живо. На «Вермоне» играл Олег Филатов, а на басу бухал Дима Ивановский — единственный музыкант, приглашенный Лаэртским из «Постоянства памяти». Звук рулили Антон Егоров и Валера Холодцов.

Стояло лето. За окном пели птички, а за стеной в поте лица трудились печатники из «Молодой гвардии». Обнаженный по пояс Лаэртский с непередаваемым артистизмом пел в микрофон о «чукчах косорылых» и всяких бендеровцах. Песни редко удавалось зафиксировать с первого раза, поскольку музыкантов от смеха постоянно «пробивало на истерику». Позднее критики идентифицируют ряд песен из альбома как «самый добрый, самый