100 магнитоальбомов советского рока - Александр Исаакович Кушнир

прямо искрился и пыжился от гордости, что стоит у истоков нового советского кинематографа».

После записи «Комы» Шестов еще не раз сотрудничал как с «Крематорием» («Живые и мертвые», «Зомби»), так и с другими рок-группами: от «Тайм-аута» до «Шаха». Шестов был альтруистом и записывал «Крематорий» бесплатно. Ему очень нравилось, как продвигается работа. «В вас есть живая кровь», — говорил он музыкантам.

«Мы были бесконечно благодарны Шестову, привившему нам азы культуры звука, которой мы совершенно не владели, — вспоминает Григорян. — Мы не знали, как должна звучать бас-гитара, которую втыкали до этого исключительно в усилитель «Родина». До «Комы» у нас на альбомах были только призраки аранжировок, поскольку все сессии представляли собой дикие попойки: «Глотнул — записал — упал. Проснулся — глотнул — записал». А здесь была четкая работа, во время которой мы многому научились».

«Кома» и «Маленькая Вера» увидели свет практически одновременно. На экранах тысяч кинотеатров вовсю демонстрировалось это, а попавший в официальные хит-парады «Крематорий» стыдливо именовался как группа «Крем». Такие были противоречивые времена. Что же касается «Комы», то альбом занял одно из первых мест во всесоюзном конкурсе магнитоальбомов, проводимом журналом «Аврора», и это выглядело вполне объективно. Обвинения упрямых подпольщиков и старых волосатых фанов в резком опопсении смотрелись в тот момент архаичными и надуманными. Спорить было не о чем: состоявшая из сплошных хитов «Кома» напоминала сборник из серии «The Best» и представляла «Крематорий» как вполне состоявшийся электрический проект. Альбом отличали оригинальный звук, несомненный драйв, «натуралистические» тексты (эдакие «байки из склепа»), тонкий, но не слишком, юмор. Беззлобная социальность «Мусорного ветра» уравновешивалась бытовой сумасшедшинкой «Кондратия», веселая суета «Хит-парада» и «Хабибулина» органично контрастировала с таинственной печалью «Пира белых мумий». Этот круг можно замыкать бесконечно.

В итоге «Крематорию» удалось записать чуть ли не единственный в истории советской рок-музыки 1980-х идеальный поп-альбом. Впоследствии эти композиции неоднократно переигрывались, но после «Комы» вы не вспомните ни одного реального хита «Крематория». («Зомби», «Клубника со льдом» и «Мама, не пей, мама, это яд» — не в счет.) Однако мы должны сказать спасибо не всегда последовательному Григоряну, который, словно невзначай, сам не заметив как, вложил в сорок минут «Комы» всю свою жизнь в музыке — и прошлую, и будущую. Именно из таких эпизодов и состоит история рок-музыки.

Ночной проспект. Кислоты (1988)

сторона A

Остатки сомнений

Мне не нужна информация

Наденем пилотки

сторона B

Наши богатства

Всеобщее невезение

Кислоты

Это был первый в СССР альбом индустриальной музыки, невероятно качественно записанный и идеально выдержанный стилистически. «Кислоты» ассоциировались с урбанизированным смерчем, напоминая озверелый звуковой терроризм, при котором атональный вокал и примитивный ритм умышленно вытесняют гармонии и мелодии.

Авторами этого нашумевшего опуса (который в 1988 году мог бы конкурировать с западными работами подобной направленности) являлись молодые московские ученые Алексей Борисов и Иван Соколовский. Отстраненно-статичный сценический имидж «новых физиков» во многом соответствовал их гражданскому статусу. Идеологи «Ночного проспекта» закончили соответственно исторический и философский факультеты МГУ и готовились к защите кандидатских диссертаций. Борисов специализировался на нюансах Фолклендского конфликта, а Соколовский — на творчестве религиозного философа Алексея Хомякова.

В «Ночном проспекте» Борисов пел и играл на гитаре, Соколовский — на клавишах и синтезаторном басу. Оба музыканта были выходцами из академической среды и поэтому всегда интересовались актуальной информацией, находясь в курсе последних событий на электронно-авангардистских фронтах мира: от Psychic TV и Einsturzende Neubauten до Штокхаузена и Кейджа. В определенный момент Борисов и Соколовский пришли к выводу, что пропагандируемая ими музыка должна разрушать представления о тонированном звуке и оказывать на слушателя прямое физиологическое воздействие.

Любопытно, что ранний «Ночной проспект» специализировался на совершенно иной эстетике, исполняя танцевальные мелодии — от твистов и рок-н-роллов до ретро-номеров и новой волны. Правда, предшествующие «Кислотам» программы «Гуманитарная жизнь» и «Демократия и дисциплина» уже напоминали утяжеленный электронно-трансовый техно-поп, исполнявшийся на концертах при помощи заранее изготовленной ритмической болванки.

Несмотря на шарм и скромное обаяние вокалистки Натальи Боржомовой, группе долгое время не хватало какой-то изюминки. Скорее всего, им просто не везло. Неудивительно, что впоследствии одна из композиций на «Кислотах» называлась «Всеобщее невезение». Невезение это могло бы продолжаться и дальше, не получи «Ночной проспект» приглашение выступить весной 1987 года на крупном рок-фестивале «Литуаника» в Вильнюсе. Предстоящее действо спровоцировало тандем Борисов — Соколовский на ряд радикальных поступков.

Первое, что они сделали, — это пригласили новых музыкантов и расширили состав группы до квартета. Вместо ушедшей Боржомовой в «Ночном проспекте» появились скрипач Дмитрий Кутергин и барабанщик Сергей Павлов. До этого Кутергин играл на электроскрипке и клавишах в составе группы «Доктор», исполнявшей смесь неоромантики и фри-джаза. Сергей Павлов был профессиональным барабанщиком, успевшим переиграть в массе рок-команд, включая «Коррозию металла». Внешне он напоминал Паука, был вызывающе волосат и тяготел к парадоксальным поступкам и алогичным ходам. При крайне агрессивной хард-роковой манере игры Павлов всерьез увлекался полиритмией, а его музыкальным кумиром был Билли Кобэм.

...Надвигавшийся рок-фестиваль катализировал фактически заново сформированную команду на кардинальную смену стиля. «Ночной проспект» решил наехать на мозги расслабленного парами перестройки населения серией жестко сыгранных индустриальных номеров. Новая программа представляла собой электронный noise-beat, тщательно отредактированный и отрепетированный, в котором посреди компьютерно-синтезаторного шквала неожиданным диссонансом вкраплялись звуки живых инструментов — гитары, скрипки, ксилофона, металлических перкуссий и барабанов.

Борисов за несколько дней прямо на работе сконструировал «комбинированную лирику» — смесь подсознательных образов, механического письма и сюрреализма. Особенно впечатляюще у него получались мрачные прогнозы в области социальных катаклизмов и экологического апокалипсиса: «Молочный запах раздражает мне плоть, мясо противно на вкус / Консервы и овощи выбросим разом, вода превратится в уксус / Кислоты проникнут в кровь, кислоты проникнут в кровь...»

Тексты совмещались с мелодиями в «пожарном» порядке.

«Борисов пришел на последнюю перед «Литуаникой» репетицию, достал пачку текстов и начал подбирать для них соответствующие мелодии, — вспоминает Иван Соколовский. — Поскольку Леша не помнил слов, то на сцену он выходил с бумажками, на которых вся эта поэзия была написана. Затем листики с текстом бросались в публику. В этом жесте заключался особый прикол — мол, зрители, которые не успели запомнить слова, могут теперь ознакомиться с ними».

Центральным пунктом в выверенной электронно-гитарной атаке на зрительское сознание стала композиция «Кислоты». Когда на «Литуанике» Борисов с мрачным видом непризнанного футуролога начал вещать о том, что «выпадут волосы, лопнет пузырь», члены жюри демонстративно покинули зал со словами: «Не нужен нам этот индастриал!» и отправились пить кофе. Шокированные рефери