Князь Рысев 4 - Евгений Лисицин

Сказал бы, что это только по молодости, да я тоже о них думаю — чавось там с ними?

Покачал головой ему в ответ, выдохнул. Он был прав и неправ одновременно. Мне выпала участь гораздо хуже — не думать, а волноваться.

— Разве есть смысл думать об этом, строить догадки, опираясь лишь на опасения? — сказал и сам диву дался, сколь же оно мудрено прозвучало. Старик лишь хмыкнул мне в ответ.

— Дело говоришь, барин. Соображаешь, прям почти как солдат! Но всяко сложно — в голову-то так и лезет! — Он стукнул самого себя по макушке. Я знал, зачем он завел этот разговор — хотел и развлечь, и немного успокоить. Ибрагим продолжил.

— Тут ведь оно все как, барин? Они ж по ту сторону завала остались-то, смекаешь? Я мог бы тебя сам на своих плечах тащить — а девку энту невесть откуда взявшуюся куды? За срам да в карман?

Он крякнул от собственной хохмы. Я же вспомнил, что мы старались идти за ней следом, а за разговором о былом и вовсе забыли поглядывать на свежие следы. Впрочем, дорога перед нами лежала прямая, как кишка, да утопающая во мраке пещера. Оставалось только гадать, как эта паршивка не свернула себе шею в этой темени?

А может, зря мы решили ее спасать? Ну мало ли — она вон остервенело вопила, что мы ни черта-то не понимаем. Может, она местный маугли и сама хотела в жертву?

Ага, напомнила мне память, так хотела, что аж пятками готова была сверкать, едва постамент, к которому ее приковали, захрустел.

Я неспешно набивал обойму патронами, чередуя чародейские пули с обычными, начиная с первых. Сумка, бесстыдно раззявив свою пасть, доносила до носа заманчивый аромат яблок и подсохших пирожных, бередила разыгравшийся аппетит. Под ложечкой тут же засосало.

Патроны казалась мне верткими, крохотными человечками. Промасленные, завернутые в грубость газетной бумаги, они скользили в руках, норовили выпасть обратно к своим собратьям.

Но я был усерден…

— Мне думалось, что если твоя эта Менделеева Тармаеву в чувство приведет, то они попросту завал-то перед нами расплавят. Ну поднатужится Майка да сдюжит. А потом вспомнил, что случилось, как она чуть ли не мертвенно побледнела, понял, что надежи никакой.

— А что ж ты меня не разбудил?

— Виноват, барин! Ну ты не серчай — всяко тебе немного, а поспать-то нужно было. Ты вона на себя сейчас глянь — усталость-то берет свое.

Я кивнул, соглашаясь с его доводами.

— Ты о девках не думай, правильно это. Мертвые они, живые — выберемся отсюда и узнаем, там уж слезы, в случае чего, лить и будем. Мы вот в бой когда шли — когда думашь о других, как они там, мол? Не посекло ли их щрапнелью? Не всадил ли клятый басурман им штык в боюхо? Думы-то мрачные, плохие. Черные, я бы даже сказал, думы-то, ага. Их в такие миги надо прочь гнать. О других думашь, о себе забывашь — самому картечью аль еще чем и прилетит. И…

Он вдруг всполошился, почуяв неладное, разом оказался на ногах. Я выхватил Подбирин, загнал обойму, лязгнул затвором — не знаю, какую он там погань учуял, но нам было чем его угостить.

Старик, покрывшись испариной, стискивал в руках винтовку, готовый как стрелять, так и отбиваться. Он не желал скрывать своего волнения — тяжкое дыхание едва ли не облачками пара вырывалось из его рта.

В противники к нам записался маленький, пузатый гмур. Ему было далеко до роста того шамана, но вот в объемах с ним он запросто мог посоперничать. Маленькие мохнатые ноги, большая голова, нос размером с крупную картофелину.

Перед нами как будто возник Вассерман от мира коротышек — вместо карманов он облепил свою одежку добрым десятком сумок.

Его вид поражал воображение — казалось, что это не гмур тащит на себя всякий скарб, а тот захватил разум несчастного и использует для передвижения.

Я опустил пистолет, нутром чуя, что этот представитель для нас никакой угрозы не представляет. Скорее наоборот: будет полезен, как никто другой.

Словно вишенка на торте, апофеозом служила восседающая сверху на сумках Биска.

Гмур бросил на нас взгляд из-под капюшона, и его гнилозубый рот тотчас же растянулся в хищной, широкой улыбке…

Глава 8

Несмотря на объемность размеров, он как будто был везде и сразу. Готов был вынырнуть из-за спины, проскочить между ног и в ту же секунду оказаться на плече.

На удивление легко он избавился от сумок — монструозной горой хлама они высились в сторонке, то и дело привлекая к себе взгляд. Я готов был поклясться, но мне казалось, что в этой непроглядной мгле этот мусор как будто светился изнутри.

Ясночтение только глянуло на это безобразие и тотчас же заявило мне, что я, видимо, офонарел и совсем потерял голову: не будет оно всю эту кучу раскладывать по вещичкам с градациями. А потому попросту решило окрестить «товарами» и умыть руки.

Это-то еще ладно. Куда сложнее было поверить, что эта образина прекрасно знала русский язык.

— Эт-т-то холлосая палка, да, гани? — Не желая признавать во мне главного, он крутился вокруг Кондратьича. Старик же каким-то чудом держался, чтобы не одарить пронырливого поганца пинком, и грубо оттолкнул его ногой прочь лишь тогда, когда его тоненькие ручонки коснулись винтовки.

Словно баскетбольный мяч, торгаш тяжело откатился прочь, но ничуть не обиделся. Будто он привык, и так с ним ведут себя каждый день.

— Барин, можно я его пристрелю? — Мне показалось, что я услышал мольбу в голосе старика, но отрицательно покачал головой ему в ответ.

Гмур не ведал, что такое приветствие, но моя причуда уже дала понять, что перед нами торговец. Незатейливый, незамысловатый, невесть что вообще забывший в этих коридорах.

Серьезно, куда он шел? Там ведь впереди завал, устроенный нами. Впрочем, подумалось мне, он мог ведь ничего и не знать.

— Моя вам плодавать, гани. Чего хотеть? Моя много-много иметь! Сщ-щитай вся окула — моя магазин. Лавка. Баз-зал! — Он старательно выговаривал каждое слово, будто пытаясь подчеркнуть свои старания. Смотрите, мол, мне с вами говорить тяжко, а ведь выучился!

Мне вспомнилось наставление беса, что деньги лучше не беречь, а тратить все и при первой же возможности. Не признать его правоту сложно — кому ж еще могут быть нужны гмуровы монеты?

Биска раскачивала хвостом из стороны в сторону и разве что не лучилась от самодовольства. Поворачиваясь то одним боком, то другим, она ждала от меня похвалы. Смотри, офицер, какую я чуду-юду тебе привела.

И чтоб ты без меня только делал?

Я даже не знал, как намекнуть ей, сколь бесполезную услугу она мне оказала. Нечто подсказывало, что пятнадцать монеток — это, конечно, не мелочи, но цену этот поганец задерет такую, что здесь надо будет все гмуровы поселения обнести.

Здравый смысл чуял во всей этой затее подвох — мы, значит, со всех ног бежим истреблять его собратьев, а он нам на блюдечке и с голубой каемочкой готов помощь приволочь?

Словно читая мои мысли, он повернул ко мне голову, одарил острозубой ухмылкой, так и говорящей — что же ты, человек, такого плохого обо мне мнения? Не на блюдечке, а за хорошие деньги!

— Чего хотеть? — Он вдруг от Кондратьича перешел ко мне. Поняв, что от «гани» он ничего доброго не добьется, решил, что я куда лучшая цель для словесных атак.

— Моя мног-го плидлагать! Есть пости усе! Сапоги, сапка, сабля — все на «с», все скидка дам!

Словно решив, что я на что-то согласился, он развязал котомку одной из своих сумок. Словно скатерть самобранка, она расстелилась в нехилый половик. Уложенные поверх нее товары были всем и ничем одновременно.

Ясночтение устало выдохнуло — ему не хотелось тратить время на подробный разбор этого скарба, но я ведь заставлю.

— У нас нет денег, — честно признался. Толстяк разве что не подпрыгнул.

— Сто? Сто ты говолись? — Он свистел едва ли не на каждом слове. Едва заслышав о том, что мы фактические банкроты, он подрастерял добрую половину своего энтузиазма.

Я повторил, а он вдруг махнул на это рукой.

— Все говолить — нет денек! А потом рас-с-с, и под матрас-с-с! Моя кледит дать!

Ого, а этот парень быстро готов взять быка за рога и на мелочи не разменивается. Оставалось только гадать, как ему за все это время удалось разрастись до таких размеров, а не сдохнуть от голода? Он знал нас от силы