Мука разбитого сердца - Борис Акунин

Было очень удобно взять болвана сбоку двумя пальцами закадык, выдернуть из дверного проема и швырнуть со ступенек вниз, ну а тамклиента принял Васька Булошников. Кулачина у него – никакой свинчатки не надо.

Ничего так получилось, довольно тихо. А главное, дверьтеперь была открыта.

Туда-то Никашидзе и ввинтился.

Богато, но скучно, определил он про себя убранство дома.

Дубовая обшивка, тусклые картинки на стенах, всюду цветы вгоршках и кадках. Ну да – ведь Зоммер ботаник, любитель экзотических растений.

Наверх вела лестница с ковром тоскливой расцветки. Никашидзеподумал, что когда ему надоест лихая служба и он женится на богатой невесте, вдоме у него всё будет не так. Жить надо ярко, красиво, с блеском, с позолотой.Если ковры, так не черно-бурые, а желтые, красные и голубые.

– Не суйтесь! Не ваша работа! – шикнул он на своихнапарников, которым тоже не терпелось попасть в дом.

Еще наделают шуму, черти косолапые.

Никашидзе прислушался.

Откуда это бубнеж доносится?

Ага, из-под лестницы!

Прошуршав каучуковыми подошвами по ковру, «волкодав» замер уприоткрытой дверцы, за которой находилась комната – очевидно, предназначеннаядля охраны.

Там находились двое. О чем они говорят, Никашидзе понять немог, но по мелодичности речи догадался, что это итальянский.

Очень осторожно заглянул внутрь.

Один чернявый, рубаха расстегнута на волосатой груди, из-подмышки торчит рукоятка «маузера». Другой наклонился над столом, читает газету.Кобура на поясе, застегнутая. Да хоть бы и расстегнутая, это ничего бы неизменило. Не надо поворачиваться спиной к двери, когда находишься в карауле.

Агент сделал три быстрых шага. Чернявого рубанул ребромлевой по уху, второго успокоил ударом свинчатки. Никашидзе одинаково хорошовладел обеими руками.

Посчитал улов. Двое в саду, трое здесь. А всего должно бытьшестеро. Где последний?

Специалист по захватам вернулся в прихожую. Позвал шепотом:

– Булка! Сюда!

Ткнул пальцем в сторону каморки. Это было работойБулошникова: еще раз, для верности, стукнуть огдушенных охранников; связать,засунуть кляпы и отнести в сад, к остальным.

Тем временем Никашидзе взлетел по лестнице на второй этаж.

На площадке пустые кресла. Дальше коридор, двери. Однаоткрыта.

Вот он шестой, голубчик. Сидит, чаечек пьет. Ну-ну,приятного чаепития.

С последним «волкодав» особенно осторожничать не стал. Вошелв дверь спокойно, не крадучись, поглядел охраннику в ошеломленные глаза – ивлепил точнехонько между ними.

Отпев всю программу, на второй «бис» Алеша спел |«Не уезжайты, мой голубчик!» – тем более что слушатели, запомнившие эту трогательнуюпесню со вчерашнего дня, просили: «Голюбсик! Голюбсик!»

– «Скажи-и ты мне, скажи-и ты мне, что любишь меня, чтолюбишь меня!» – так убедительно просил певец Клару, что та не выдержала,закивала.

Ее гнусный кавалер давно уже не смотрел в потолок. И винабольше не пил. Он сидел мрачнее тучи, переводя взгляд со своей дамы на солистаи обратно. Почуял что-то. Ну и пусть бесится, упырь ушастый.

Кажется, и Клара, покоренная мастерством певца, забыла обосторожности. Когда он закончил, она вскочила и громче всех захлопала,закричала: «Романов, фора!»

Довольный ходом концерта Козловский кинул взгляд на часы иодобрительно пробурчал:

– Пой, ласточка, пой.

Но лицо солиста вдруг померкло. Клара обнимала поэта заплечо, говорила ему что-то ласковое и гладила по щеке – точно так же, какпрошлой ночью Алешу!

О, женщины…

Опустив голову, Романов горько-горько запел:

– «Зачем, зачем тебя я встретил, зачем тебя я полюбил…»

Последний боец гарнизона был сражен. Все шестеро, бережноспеленутые Булошниковым, лежали рядком в саду, близ оранжереи.

– Чисто младенчики, – по-бабьи подперев щеку,сказал Василий, полюбовался результатом своей работы и поспешил назад в дом.

Там сосредоточенный Лютиков доставал из сумки орудия своегоутонченного мастерства: сверла, молоточки, отверточки. Каждый инструмент быллюбовно завернут в бархоточку.

Наверх идти было рано – Никашидзе позовет, когда надо.

А вот и он.

Грузин появился на верхней площадке, подмигнул, поманилрукой.

Втроем они прошли по длинному коридору, «волкодав» показална приоткрытую щелку двери, прошептал:

– Там Царь Кащей над златом чахнет.

Булошников заглянул, но никакого царя не увидел, злата тоже.

В уютной комнате, все стены которой были заняты книжнымиполками, сидел старичок-архивариус в своем кресле на колесиках, перебирал настоле бумажки.

На вошедших незнакомцев он уставился с ужасом, стал тыкатьпальцем в кнопку звонка.

– Поздно, милый, – жалеюще сказал ему Василий.

А Никашидзе, который умел объясняться по-всякому, положилинвалиду на плечо руку и задушевно спросил:

– Комната секрета, ферштеен?

Дедок залопотал что-то по-своему, головенкой замотал.Дурачком прикинулся.

Гога кивнул: давай, мол, Вася. Твой номер.

Бережно, чтоб не поломать хрупкие косточки, Василий взялкалеку за цыплячьи ноги, выдернул из кресла и стал держать головой книзу. Весбыл ерундовский.

Никашидзе присел на корточки, чтоб глядеть архивариусу вглаза.

– Ну, дедуля, где комната с секретом? Давай, парле, нето Вася пальчики разожмет.

А Лютиков пока скучал. Прошелся по комнате, трогая всякиеразные безделки: бронзовую чернильницу, пресс-папье, часы на камине.Остановился у комода с запертыми ящиками. Зевнув, стал открывать пустяковыезамки ногтем. Внутри ничего интересного не было. Лютиков рассеянно помахалфомкой, сковырнул с комода ручки – просто так, для разминки.

Но протомился он не сильно долго.

После того как Вася слегка постучал деда темечком об пол,беседа сразу пошла живее. Архивариус перестал прикидываться, будто не понимаетпо-иностранному, ткнул дрожащим пальцем в третью слева полку.

Булошников перевернул его, поднес к указанному месту. Стариксдвинул толстый том в кожаном переплете, и вся секция с тихим шелестомсдвинулась в сторону, за ней открылся темный прямоугольный проем.