Бледная поганка - Елена Лабрус

class="p1">— А мне — если останутся у меня.

— Юнона, прости. Я погорячилась. Вела себя отвратительно. Была не права.

— Нет, это сейчас ты ведёшь себя отвратительно. Пресмыкаешься, умоляешь. А тогда ты была уверена, что раздавишь меня как блоху. Что Андрей разведётся, стоит тебе лишь пальцами щёлкнуть. Но, как и все до тебя, ты недооценила: меня, его, наши отношения. А жалобно верещать начала, только когда тебе прижали хвост.

К слову, прижать Тварь было проще просто.

В спальне стоят камеры, в телефоне у Сомова программа, что позволяет отслеживать не только его звонки, но даже передвижения, а Тварь поёбывал мужик, который не давал ей карт-бланш на несанкционированные потрахушки. Состоятельный мужик, влиятельный. Женатый. Что в моём случае только плюс — круговая порука: Тварь боится, что про её потрахушки с Сомовым узнает её богатый мужик, мужик боится, что про его потрахушки узнает жена, жена…

В эту цепь можно добавлять бесконечное количество звеньев и закручивать любым узлом.

Для девчонки, что с детства на «ты» с информатикой, имеющей два высших образования по смежным специальностям: информационная безопасность, цифровые системы и технологии, это как два пальца об асфальт.

Веди себя Тварь с меньшей наглостью, возможно, я на этом и остановилась: мужик бы выписал ей пиздюлей и избавился; Сомов узнал, что она держит его за дурака и тоже слился. Но она вела себя как последняя тварь, и я пошла дальше.

Оказалось, тётя работает оценщиком страховой компании и подторговывает инсайдерской информацией. А это тянуло побольше, чем на пиздюли. Это тянуло на увольнение, а то и на срок.

Кусочек записи, где она передаёт какому-то чуваку конверт, я ей между делом и отправила.

И теперь она пыталась торговаться.

— Другие бабы у моего мужа были, есть и будут. Ты не первая и не последняя. И тех, кто по незнанию принимает меня за его прислугу, убогую сестрёнку или бедную родственницу, я прощаю без труда. Но ты… Ты, сука, решила, что такая замухрышка тебе не ровня, поэтому решила меня унизить. А теперь скулишь, потому что больно обломала зубки, а не потому, что сожалеешь.

Ей нечего было сказать. Она тряслась за свою побитую молью шкурку и больше ничего.

Ну, почему? Господи, почему люди такие мерзкие?! Почему понимают только силу? Почему обязательно нужно макать их в собственное дерьмо?

— Скажи, если бы я тебя тогда попросила: пожалуйста, оставь моего мужа. Он всё, что у меня есть. Я люблю его. Я без него не смогу. Что бы ты мне ответила? — смотрела я на её красивое лицо.

— Да пошла ты, — горько усмехнулась она. — Я бы ответила тебе: да пошла ты.

Я кивнула: что и следовало доказать.

— Юнона, — окликнула она меня, когда я встала. — Чем ты его держишь? Почему он столько лет с тобой?

И хотела бы я сказать: потому что хорошо трахаю. Но нет.

И мы столько лет вместе даже не из-за квартиры, Кир прав. Боюсь, нам это просто нравится.

— Я его не держу, — ответила я. — Это его выбор.

И отчасти это тоже была правда.

Но лишь отчасти.

Потому что мне больше не нравилось. Я определилась.

Но Тварь пусть старается.

— А знаешь, — остановилась я. — Я отдам тебе записи, если он разведётся.

— Что ты… — опешила Тварь, — имеешь в виду?

— Разве я неясно изъясняюсь? Ты же умная баба. Хитрая, ловкая, предприимчивая. Заставь его развестись. Уговори, очаруй, вынуди. Мне всё равно как, но доведи начатое до конца. И ты получишь и записи, и документы, и не только.

— У тебя и документы есть? — побледнела она.

— А ты думала, я приду с пустыми руками? — усмехнулась я.

— Но, если я не смогу?

Я развела руками. Твои проблемы, детка.

Я вышла из кафе и сначала пошла домой, а потом вызвала такси.

— Надо встретиться, — позвонила я Варицкому уже из машины.

— Ты знаешь, где меня найти, — ответил он.

23

У Кирилла Варицкого был автосалон и дилерский центр, что он построил на пустыре рядом со своим автосервисом. Огромный, стеклянный, с ровными рядами дорогих авто, неоновыми вывесками. Но скромный чумазый автосервис стоял за ним на прежнем месте.

Я поднялась по сварной железной лестнице в знакомую каморку.

Задрав ноги в дорогих ботинках, Варицкий прямо в шикарном костюме валялся на стареньком диване. У стены стоял чемодан с вещами.

Я посмотрела на него вопросительно.

— Жена меня выгнала. Вернее, я сам ушёл, но какая разница, — Кир опустил ноги на пол и встал. — А ты чего хотела?

— Сказать тебе кое-что. Вот это, — я открыла дверь и закатила свой чемодан.

— Это что? — приподнял бровь Варицкий.

— Скажи почему, Кир? — смотрела я на него в упор.

— Почему, что?

— Почему ты не сказал мне раньше? Ни в тот день, когда первый раз засунул в меня свой член. Ни потом, когда уходил? Почему?

— Не сказал что?

— Что ты меня любишь.

Он развёл руками и покачал головой.

У меня по спине побежал холодок.

— Думаю, ты должна вернуться к мужу, — сказал он ледяным тоном.

— Что?! Нет! Не делай этого снова, Кир! И не уходи от ответа, чёрт побери! Почему ты так и не сказал мне?

— Потому что это прозвучит скверно.

— «Я люблю тебя» скверно? — удивилась я.

— В моём исполнении да, — выдохнул он и словно резко сдулся. Между бровей пролегла хмурая складка. Взгляд стал тоскливым. — Это и звучит скверно, и вообще скверно. Я чёртов извращенец, Юн. Я люблю тебя с одиннадцати лет. С одиннадцати, понимаешь? Это за гранью.

— Мне двадцать девять.

— А я всё ещё люблю ту бледную девочку, что целыми днями сидела на балконе. Это не ты некрасивая, Юна, это я урод. Ублюдок, извращенец, выродок.

— Но ты же никого не… — я осеклась, — или, да?

— Или да, — кивнул он.

— Кого?

— Неважно. Зря ты пришла с вещами. Зря я сказал тебе определиться. Квартира опять же.

— Да хуй с ней, — села я на чемодан. Нет, рухнула. Ноги не держали. — Твой отец знал?

— Мой отец знал. Поэтому и уехал. Не из-за того, что я сел, а из-за того, что я сделал. Он откупился, ему удалось всё уладить, даже получить письменное заверение в том, что всё было добровольно, и что на меня не попадут в суд, но видеть меня он больше не смог. Поэтому твоя бабка водила тебя к гинекологу, поэтому запретила со мной общаться. А ты думала, ты чудовище? — он горько усмехнулся.

— Я думаю, ты должен был изнасиловать меня. В одиннадцать или в