Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

Москве ходили толпы с красным флагом, были легкие столкновения, опять лишь с полицией. У нас на спектакле Марии Кузнецовой была манифестация, и она выходила с красным флагом и под оркестр пела «Марсельезу» в «Тоске». В общем, театры работают по-прежнему, с успехом поет Ф. И. Шаляпин, Собинов, Кузнецова. Продовольственный кризис все еще не уладился: громадные хвосты у булочных, народ мерзнет, так как мороз сильный, и зима лютая, как нарочно. Раньше в это время еще ездили на пролетках, а сейчас снега так много, что о них и не думается, все мчатся на саночках по набитым лестницей грядам грязного снега. Видимо, дворники и колку и уборку снега, на злость полиции, приостановили. Ухаб на ухабе, вроде русских гор в Париже в саду «Меджиксити». Дороговизна растет, хвосты появились и у других магазинов, и это злоба дня, и до чего это дойдет – трудно и учесть.

В. А. Амфитеатров-Кадашев, 12 марта

День величайшего променада – единения Армии с Народом. Для символического выявления сего Messieurs de Soviet решили: солдаты пойдут на демонстрацию не в строю, но под ручку с рабочими, шеренгами: рабочий-солдат, рабочий-солдат. По штатскому моему незнанию, я на эту затею было не обратил внимания, но Жорж Якулов разъяснил мне, что здесь – большое ехидство, огромный расчет – разбить строй, растворить воинский элемент в массе. Несомненно, Messieurs de Soviet это устраивают не зря: за последнее время они очень озабочены рознью между солдатами и рабочими. Брошен лозунг: «Не натравляйте солдат на рабочих!» Конечно, поведение Messieurs de Soviet понятно: им не могут быть приятными такие факты, как, например, явление Преображенского полка на Путиловский завод с приказом прекратить забастовку. Но совершенно непонятно поведение Messieurs de bourgeois. Почему-то они подчиняются призыву «не натравлять»: «Русская воля», например, сняла свой очень выигрышный плакат: «Рабочие, к станкам, солдаты уже в окопах!» Зачем эта уступчивость? Ведь нам только выгоден раздор между армией и пролетариатом, и следовало бы всячески раздувать сие кадило, пока и солдат не окончательно завертели Messieurs de Soviet. <…>

Шествия меня совсем не захватили: что, собственно, хорошего в том, что двигается масса «черного народу», затаптывая грязью трамвайные пути так, что завтра, наверное, движения не будет? Единственное утешение: отсутствие антивоенных лозунгов и наличие знамен с надписью «Война до победы!» <…> Знамена уже не просто куски красной материи, а со всячинкой: разрисованные, с эмблемами, вышитые золотом, но все это очень грубо, аляповато, по-базарному, по-пролетарски. Но как они поют «Марсельезу»! Обратили Руже де Лиля в частушку; сначала запевало затянет:

«Э-э-х, да, э-эх, да отречемся От старого мира!».

Азатем толпа подхватит: «Вперед! Вперед! Вперед!»

А. И. Коноров, 12 марта

Праздник революции в Белгороде. <…> Вдоль тротуаров красовались красные флаги, напоминавшие как бы кровь, пролитую во имя революции.

К 12 часам пополудни к городской управе стали стекаться народ и войска, которых к данному моменту оказалось в городе довольно много. <…> Среди войск были целые части из одних поляков. Один группы войск имели алые ленточки на груди, другие на штыках. На солнце алый цвет ленточек и знамен производил эффектную картину, но почему-то на мой лично взгляд, жуткую… не привыкли мы ещё к этому чуждому для нашей нации явлению. На знаменах были всевозможные надписи, как на русском, так и на украинском и польском. Знамена от ветра завертывались и трудно было прочесть все надписи. Мне удалось разобрать только следующие: «Глас народа, глас Божий», «Да здравствует свобода!», «Вечная память павшим за свободу борцам» (на траурной материи) и «Нек жие вольность!» (Да здравствуйте свобода). С флагами и знаменами проходили не только солдаты но и учащиеся мужских и женских учебных заведений. Не скажу, чтобы настроение было веселое: все казались мне серьезными, сосредоточенными. Скорее было не торжество, а похороны… Ведь хоронили старый режим…

Мой отец и мать с жадным любопытством смотрели из окна.

Когда вся процессия исчезла из виду, мать сказала:

– Тяжело всё-таки.

– А что? – спросил я.

– Прежде были парады, все так было живописно. Пускай иллюзии, но зато интересно.

С. Б. Веселовский, 14 марта

Несмотря на то, что толчком послужили хозяйственные неурядицы и недостаток хлеба, происшедший переворот, как мне кажется, имеет определенно выраженный стихийно политический, а не социально-революционный характер. Старая, ставшая всем ненавистной власть, слетела, как призрак. Крайние левые надрываются изо всех сил, чтобы зажечь гражданскую войну («другого такого случая мы не дождемся») и превратить политический переворот в социальную революцию. Народ инстинктивно колеблется начать внутреннюю борьбу и в то же время бессилен понять и ясно сказать, что это гибельно. После единения всех классов и сословий, приведших к перевороту и которым сопровождался переворот, неминуемо при нашем отсутствии государственного, национального и правового смысла начнется расслоение, а затем жестокая борьба.

Хочется верить, но трудно, что масса народа переварит отраву сектантов, изуверов, выродков старого строя, анархию со стороны вырвавшейся из уголовных тюрем сволочи и – немецкий шпионаж и провокацию. Представителей дворянского сословия не слышно и не видно. Торгово-промышленные круги несомненно содействовали и сочувствовали перевороту, но повернут свой фронт, как только движение примет социально-революционный характер. Дальнейший ход событий больше всего зависит от хода дел на фронте. Неудачи могут вызвать быструю и сильную реакцию. Верхи буржуазии отступятся от Временного правительства. Интеллигенция болтается из стороны в сторону и не может считаться основой, на которую может опираться Временное правительство. Революционные низы не прочь были бы свергнуть его и теперь. Средняя буржуазия будет поддерживать всякого, кто обеспечит порядок. Успехи на фронте усилят правительство и позицию имущих против революции.

Г. А. Иванишин, 15 марта

Во время обхода камер арестованных генерал-майор Воейков мне сообщил, что его арестовали в Смоленске (помнится, так и сказал) и что в Ставке Государь ему сказал: «Вы можете ехать куда угодно; вы мне больше не нужны!». И это после 38-летней службы!

А. А. Столыпин, 15 марта

Часа в 3 ночи прибыли мы в расположение нашего 18-го драгунского Северского Короля Христиана IX полка.

Ночь была темная. Вошли мы в комнату командира полка, полковника Эрна, и вид его меня сразу же поразил – словно он постарел.

Пока он и генерал Копачев шепотом говорили в углу, я отошел. <…> Час был поздний. Штаб-трубач вышел на темное крыльцо и вызвал полк по тревоге.

Долго и убедительно говорил старый Копачев, а я вглядывался при свете фонарей в угрюмые