Паж герцога Савойского - Александр Дюма

— Эммануил, — прошептала Леона, грустно качая головой, — может быть, это последняя моя просьба к тебе!

Эммануил протянул руку к часовне и поклялся.

Эммануил Филиберт назначил принцессе Маргарите свидание в Ницце, во-первых, для того, чтобы снова оказать честь своему верному городу, а во-вторых, потому, что приезд герцогини пришелся на январь, и он хотел, чтобы она увидела улыбающуюся сторону лица его земель — вечную весну Ниццы и Онельи.

Принцесса Маргарита в самом деле прибыла в середине января и сошла на землю в порту Вильфранш; ее очень задержали празднества, которые ей устраивали в Марселе: Марсель приветствовал ее в двух качествах — и как тетку короля Карла IX, в ту пору царствовавшего, и как герцогиню Савойскую; старый фокейский город оказал ей как носительнице этих двух титулов тысячу почестей.

В Ницце герцог и герцогиня провели четыре месяца.

Герцог воспользовался этим, чтобы ускорить строительство заказанных им галер: некий калабрийский корсар по имени Оккьяти, вероотступник, перешедший в мусульманство, совершал набеги в Корсике и на берегах Тосканы; говорили даже, что какое-то подозрительное судно видели в водах Генуэзской ривьеры.

Наконец, в начале марта, с первым дыханием теплой итальянской весны, когда так полно дышит усталая грудь, Эммануил решил отправиться в путь.

Маршрут путешествия был выбран заранее: герцогский кортеж должен был следовать по так называемой Генуэзской ривьере, то есть берегом моря; герцог и герцогиня — герцог верхом, герцогиня в носилках — ехали через Сан-Ремо и Альбенгу, где заранее были приготовлены подставы лошадей.

Отъезд был назначен на 15 марта.

На рассвете кортеж выехал из замка Ниццы; как мы уже сказали, герцог в полном боевом снаряжении, с опущенным забралом скакал верхом рядом с носилками; их занавески были задернуты. Пятьдесят вооруженных солдат ехали перед носилками, пятьдесят — позади.

В первую ночь остановились в Сан-Ремо.

Утром, чуть рассвело, пустились в путь.

На завтрак остановились в Онелье. Но герцогиня не захотела сойти с носилок, и герцог сам отнес ей хлеба, вина и фруктов.

Герцог тоже поел, не снимая доспехов, только подняв забрало.

Около полудня они снова отправились в путь.

Недалеко от Порто-Маурицио дорога сжата горами; моря не видно, и слева и справа скалы громоздятся одна на другую — прекрасное место для засады!

Герцог из предосторожности выслал вперед двадцать человек, хотя опасаться в это мирное время было решительно некого.

Передовой отряд проехал совершенно спокойно, и тогда весь кортеж углубился в ущелье.

Но в ту минуту, когда герцог, по-прежнему державшийся рядом с носилками, в свою очередь въехал в ущелье, раздался залп из нескольких аркебуз, направленный прямо на них; конь под герцогом был ранен, одна из лошадей, впряженных в носилки, убита, а из-за занавесок раздался тихий стон.

И тотчас же послышались дикие крики и на дорогу из-за скал выскочили люди в мавританской одежде.

Путники попали в засаду, устроенную пиратами.

Герцог бросился было к носилкам, но в это мгновение один из нападающих, сидевший на великолепном арабском скакуне и одетый с головы до ног в турецкую кольчугу, направил коня прямо на него, крича:

— Ко мне, герцог Эммануил! На этот раз ты от меня не ускользнешь!

— О, и ты от меня тоже! — ответил герцог.

Потом, привстав на стременах и подняв меч над головой, он крикнул своим солдатам:

— Пусть каждый из вас сделает все что сможет, а я постараюсь подать вам пример.

С этого мгновения схватка стала всеобщей.

Но да будет нам позволено следить в этой схватке за борьбой двух вожаков.

Читатель знает, что герцог Эммануил много преуспел в искусстве боя, и мало кто мог ему противостоять, но на этот раз он встретил достойного соперника.

Каждый из противников левой рукой выстрелил в другого из пистолета, но от доспехов герцога пуля отскочила, а о кольчугу пирата расплющилась.

Это было вступлением, и соперники скрестили мечи.

Хотя доспехи у корсара были турецкие, в качестве наступательного оружия он держал в правой руке прямой меч, а к седлу у него был приторочен остро заточенный топор со складной ручкой. Такие топоры, ручки которых отделывались носорожьей кожей и стальными пластинками, благодаря своей гибкости позволяли нанести страшный удар.

У герцога был меч и булава — его обычное оружие, весьма грозное в его руках.

Двое или трое солдат хотели прийти ему на помощь, но он остановил их, крикнув:

— Справляйтесь со своими противниками, а я, с Божьей помощью, со своим справлюсь сам!

И в самом деле, с Божьей помощью он творил чудеса.

Было видно, что пираты не думали встретить столь сильный отряд, а их главарь, напавший на герцога, надеялся, что тот будет застигнут врасплох и хуже вооружен; однако, обманувшись в своих расчетах, он все же не отступал ни на шаг.

Пират наносил герцогу яростные удары, и чувствовалось, что ненависть его безмерна, но его меч не мог пробить миланского доспеха герцога, а меч герцога затупился от ударов о дамасскую кольчугу пирата.

Но тут герцог почувствовал, что его раненая лошадь слабеет и вот-вот упадет; он собрал все силы, чтобы нанести противнику решающий удар; меч блеснул молнией в его руках. Однако пират понял, какой страшный удар ему угрожает, и откинулся назад, заставив лошадь встать на дыбы.

Удар получила лошадь.

Закалка налобника лошади была слабее, чем у доспехов всадника; меч рассек его, и раненая лошадь упала на колени.

Мавр решил, что его конь убит, и соскочил на землю как раз в тот момент, когда рухнула лошадь герцога.

Противники одновременно оказались на земле.

Каждый из них поторопился отстегнуть от седла другое оружие: один — топор, а второй — булаву.

Очевидно решив, что этого оружия достаточно, они отбросили мечи.

Удары, наносимые ими друг другу, были страшнее ударов циклопов, ковавших на наковальне Вулкана в пещерах Этны молнии для Юпитера. И сама смерть, царица кровавых битв, казалось, парила над ними, ожидая, когда она сможет унести в своих объятиях одного из них, уснувшего последним сном.

Через несколько минут стало ясно, что преимущество на стороне герцога. Правда, корона на его шлеме была разбита на куски топором пирата, но и

его булава оставила своими стальными шипами на теле противника ужасные раны, хотя на том была кольчуга.

Силы пирата, по сравнению с неистощимыми силами герцога, казалось убывали: дыхание со свистом вырывалось из отверстий шлема, рука — если не ненависть — ослабела и удары становились реже и слабее.