The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

в сторону Центральной Азии. Именно некитайской династии маньчжурских завоевателей Цин в 1680-1760 гг. удалось частично подчинить (Внутренняя Монголия) и частично поставить в зависимость (Внешняя Монголия) монгольские племена, а также интегрировать исламские оазисные общества Восточного Туркестана (современный Синьцзян) в китайскую имперскую систему. Таким образом, в конце XVIII века очаги древней династии грозных скотоводов были поделены между империями. Такая ситуация сохранялась вплоть до распада Советского Союза в 1991 году и образования государств Центральной Азии.

Имперская лепка границ означает, что тема границы сливается со смежной темой строительства империи. В данный момент нас интересует судьба кочевников в XIX веке, и огромное значение империй позволяет поставить вопрос о границе в этих рамках.

В ходе своей экспансии после 1680 г. империя Цин столкнулась с рядом народов на юге Китая, на недавно завоеванном острове Тайвань и в Монголии, которые, не будучи этнически китайцами ("неханьцами"), были отнесены к категории нуждающихся в управлении и цивилизации. После завоевания эти народы попадали под тонкую градацию имперского правления или контроля. Они не образовывали полуавтономные государства-притоки, как Корея или Сиам, а жили как колонизированное население в составе империи. С середины XVIII в. это относилось и к тибетцам, которые управлялись лишь косвенно, на расстоянии Пекина - географически почти на другой планете. В китайском случае сохранялся примат политики, и переселенцы выходили из-под контроля государства только в негостеприимные горные районы внутренних территорий. На неханьской периферии, которая рассматривалась прежде всего как буфер против царской империи на севере, Османской империи на западе и зарождающейся Британской империи в Индии, центральные власти не были заинтересованы в опасной дестабилизации существующего социального порядка. Поэтому идеальным решением было некое непрямое правление, хотя китайско-маньчжурские военные все равно должны были присутствовать в достаточном количестве, чтобы обеспечить лояльность империи. До конца XIX века Цинское государство делало все возможное, чтобы воспрепятствовать притоку ханьских переселенцев в Синьцзян, Монголию и особенно в хорошо защищенную династическую родину - Маньчжурию, которая в один прекрасный день могла стать местом убежища для неудачливого императорского дома.

Тем не менее, китайским торговцам не удалось помешать распространиться во всех этих регионах и зачастую довести неопытных в коммерческом отношении монголов до разорительной долговой зависимости. В начале ХХ века поселенческое движение приобрело демографические масштабы, сосредоточившись в основном в близлежащей Маньчжурии. Но уже в 1930-е годы раздавались громкие жалобы на пренебрежение внутренней периферией, особенно монгольскими провинциями, как источником силы для нации ; в итоге после 1949 года, при коммунистическом правлении, на периферию хлынули миллионы ханьцев. Таким образом, только в ХХ веке открылась граница освоения Китая, что привело к предсказуемой потере земель коренным населением, однако без появления резерваций американского типа. Мусульманское население Синьцзяна смогло сохранить особенно высокую степень культурной и политической автономии, пользуясь скорее преимуществами, чем недостатками межимперского пограничья, вплоть до консолидации коммунистической власти после середины века.

Несмотря на растущую относительную слабость, Цинская империя сохраняла свои сухопутные границы до 1911 г. (за исключением южной Маньчжурии). Она потеряла не так много регионов, как Османская империя, а те, что были уступлены, не были столь важны в экономическом или демографическом отношении. Постепенное отступление Османской империи с Балкан неоднократно приводило к тому, что существующие границы и пограничники теряли свою актуальность, а на их месте возникали новые балканские государства, в основном под руководством и при гарантиях европейских великих держав. Внутреннее переселение, подобное тому, что происходило в Цинской империи и в более широких масштабах в царской империи, не происходило на территориях, находившихся под османским господством. Там не были применимы традиционные модели, поскольку в начале нового времени османские армии вторглись в регионы со стабильным крестьянством, такие как Балканы и Египет, где не было целинных земель, которые могли бы открыть турецкие поселенцы. Кроме того, анатолийские крестьяне были гораздо хуже, чем их китайские или русские коллеги, знакомы с техникой, необходимой для развития сельского хозяйства. Ограничения накладывала и экология, поскольку в Османской империи практически не было больших территорий, которые можно было бы вернуть в оборот за счет привлечения новой рабочей силы. Тем не менее, некоторые формы расширения границ все же имели место. По мере того как Османское государство испытывало давление со стороны национальных движений Юго-Восточной Европы и царских армий, а также по мере утраты контроля над Северной Африкой между Египтом и Алжиром, его внимание было обращено на оставшиеся племенные районы Восточной Анатолии.

В начале XIX в. население страны состояло в основном из курдов и их ханов. Даже на пике своего могущества Османское государство боялось курдов и довольствовалось свободной формой суверенитета над ними, поэтому изменение политики после 1831 г. стало результатом нового самовосприятия, которое начала формировать османская элита. Видя себя современной реформаторской администрацией империи, в которой должно было появиться все больше элементов национального государства, правительство в Стамбуле сочло необходимым ликвидировать полуавтономные области и вовлечь в состав все более однородного государства такие маргинальные регионы, как Курдистан, расположенный на границе с Ираном. Для достижения этой цели правительство раннего периода Танзимата прибегло к военной силе. В результате серии кампаний 1830-х годов были разгромлены главные курдские ханства, и к 1845 году Курдистан впервые стал рассматриваться как регион, находящийся под прямым управлением. Однако за военными успехами не последовало никакой конструктивной политики. Курдистан превратился в оккупационную зону: опустошенную и частично обезлюдевшую, а его оставшиеся жители были настроены резко антитурецки. Это создавало большую нагрузку на центральный бюджет, не стимулируя при этом экономического роста, способного увеличить налоговые поступления. Представителей курдских племен нельзя было силой превратить в лояльных османских граждан. В то время как балканская граница все больше сужалась к югу, восточная периферия империи становилась все более дорогостоящей в военном отношении; не могло быть и речи о том, чтобы связать Курдистан с более широкими рынками. Экспансия не сопровождалась колонизацией поселенцев, в лучшем случае - переселением мусульманских беженцев с Балкан и Кавказа, тысячи которых были направлены в Сирию и Трансиорданию.

Если в Евразии XIX в. и существовала полностью артикулированная граница, то искать ее следует на юге и востоке царской империи. Российское государство возникло как фронтирное, как концентрация сил против Золотой Орды монголов. Едва успели стряхнуть "монгольское иго", как экономическое и культурное превосходство Западной Европы стало болезненно ощущаться. Петр I, наконец, взялся поднять страну со второго места, но только при Екатерине II она стала имперской державой первого порядка, способной разгромить могущественное ханство крымских татар и получить выход к Черному морю. Россия установила военное превосходство над Османской империей и больше никогда его не