Столетняя война. Том I. Испытание битвой - Джонатан Сампшен

на следующий день. Арно Фуко было двадцать три года. Для таких, как он, добыча была случайным бонусом, но не добыча влекла их на войну, и большинство из них получали очень мало. Они были просто отчаявшимися людьми[721].

Даже небольшое количество этих наемных бандитов, размещенных в качестве гарнизонных войск в центре удерживаемой французами территории, оказывало каталитическое воздействие, ускоряя разрушение общественного порядка, подстрекая местных жителей, знавших, что помощь близка, перейти от недовольства к восстанию. Эти наемники воровали и убивали на обширной территории, создавая пространства невозделанной земли и дороги, слишком опасные для проезда. Никто не описал нам, какой была жизнь в окрестностях Мюсидана после 1342 года, но это нетрудно представить. Весной 1343 года клюнийские монахи, объезжая с инспекцией владения ордена на западе Франции, смогли увидеть положение дел в южных частях Сентонжа и Ангумуа. Большинство тамошних монастырей были заброшены или неспособны прокормить своих обитателей. "У них достаточно еды на сегодня, — сообщали инспектора об одном из таких мест, — но они не знают, будут ли они сыты завтра". "Войска и наемники, размещенные здесь, съедают все богатство ордена". Это было в Монбрене, в 15 милях к востоку от Ангулема и на некотором расстоянии от границы с Гасконью. Гарнизон Бланзака превратил в пустыню всю округу. Эта территория была оккупирована французами уже более полувека, но репутация французской короны здесь, должно быть, была невысокой. Население, охваченное фатализмом и бессильное перед лицом череды катастроф, стало безразличным к политическим целям любой из сторон[722].

Поразительным, и это становилось еще более очевидным по мере продолжения войны, было то, что местные бароны были готовы бросить вызов французской короне от имени Эдуарда III даже в провинциях, которые даже номинально никогда не были частью континентальных владений английского короля и находились слишком далеко от Гаскони, чтобы оттуда можно было получить какую-либо военную помощь. Возможно, они были слишком оптимистичны, эти деревенские бароны. Скорее всего, подобно оруженосцу короля Майорки и его многочисленным подражателям в более поздние годы XIV века, они вступали в партию сторонников Эдуарда III, не столько по политическим мотивам, сколько для связи и объединения с такими же как они. "Guyenne! Гиень!" — кричали налетчики, вторгаясь в собственность своих врагов для осуществления своей личной мести. Было бы интересно узнать, кем были люди из Тулузена, "как дворяне, так и простолюдины", которые спонтанно пришли на помощь армиям Эдуарда III осенью 1339 года; кто были те многочисленные люди "английской партии", которые в июне 1341 года заняли замок Белькер в сердце Руэрга в 150 милях от Бордо; или что скрывалось за делом в Менде, маленьком городке в Жеводане в 200 милях от Бордо, который пришлось штурмовать французским войскам осенью того же года. У нас есть только мимолетные, случайные и отрывочные упоминания в сохранившихся записях французских провинциальных администраций, чтобы сказать нам, что в таких местах вообще что-то происходило[723].

В пограничной стране, расположенной ближе всего к Бордо, где война нанесла наибольший ущерб, а замки, вольные разбойники и бывшие солдаты были наиболее многочисленны, французская корона находилась в особой зависимости от неопределенной верности и изменчивости корыстных интересов жителей. Здесь было много сторонников французской короны в 1330-х годах, когда быстрая победа Франции казалась вероятной, а капитуляция — дорогой к миру. Теперь, в 1340-х годах, настроение было иным: казалось, что французы упустили свои возможности. Что означала власть французского королевского правительства в военное время, было описано в каталоге жалоб, представленном короне Генеральными Штатами Лангедока в 1346 году: поток специальных комиссаров и сержантов, взимающих с недворян плату за владение вотчинами; обязывающих деревни на ремонт дорог и мостов; принудительно взыскивающих давно забытые долги; предъявляющих нереальные требования к военной службе; увольняющих с должностей людей по надуманным или необоснованным причинам, а затем взимающих вместо них штрафы. Очень похожие жалобы поступали и во времена Филиппа IV Красивого. Все это было не ново. Но это было ново для завоеванных областей, отделенных от английского герцогства с 1324 года. За два года французского правления с 1339 по 1341 год Бургу пришлось содержать французский гарнизон, численность которого никогда не была меньше 100 человек, а иногда доходила до 500. Пригороды и отдаленные деревни были настолько разграблены, что аббатство Сент-Винсент и многие жители города были доведены до нищеты. Предположительно, именно поэтому монахи в 1341 году впустили отряд Ла Мотта, а горожане спонтанно поднялись на его поддержку. Когда Сент-Базель перешел на сторону англичан в том же году, жители города оценили ущерб, нанесенный им французской оккупацией, в 24.000 ливров. После первых кампаний 1330-х годов англичане никогда, даже в самые тяжелые для себя времена, не испытывали недостатка в друзьях в захваченных французами городах, готовых открыть ворота ночью или поднять мятеж[724].

Возможно, эти люди были правы, полагая, что жизнь под английским владычеством будет более приятной. Претензии Эдуарда III на титул короля Франции вряд ли вызвали бы большую эмоциональную симпатию, но его правительство вынуждено было править более легкой рукой, чем правительство епископа Бове, а английские чиновники придерживались более мягкого административного управления. Чиновники Эдуарда III прекрасно понимали, что им нужны друзья. Кроме того, французское правительство было более очевидно иностранным. Сержанты, чиновники и иммигранты, следовавшие за каждым французским продвижением, получали преференции от французских королевских лейтенантов за счет местных дворян, чья верность была более сомнительной. Даже на местном уровне представители французской короны на юго-западе включали удивительно высокую долю иммигрантов из других провинций юга, а также северян, провансальцев и савойцев. Для сравнения, местная администрация герцогов Аквитании традиционно была гасконским делом. Арно Фуко говорил следователям в камерах тюрьмы Шатле, что король Франции пострадает за высокомерие своих чиновников на юге. Эдуарду III достаточно было послать человека своей крови представлять его в Гаскони, чтобы замки и города распахнули перед ним свои ворота. Фуко был казнен всего за несколько недель до того, как его пророчество сбылось[725].

В марте 1343 года Филипп VI пожаловал своему сыну Иоанну, герцогу Нормандии, всю территорию, отвоеванную у англичан на юго-западе с 1322 года, что стало последним из череды пожалований, которыми Филипп VI уступал доход и статус для укрепления этого хрупкого, неуверенного в себе двадцатичетырехлетнего юноши. Теперь Иоанн добавил к своим официальным титулам титул сеньора завоеванного. Филипп VI, который никогда полностью не отдавал в руки сына руководства его владениями, оставил за собой управление большинством этих территорий, включая и завоеванное, которыми, как и прежде, управляли епископ Бове и другие чиновники короны. Но назначение принца не было чисто символическим жестом. Филипп VI мог видеть, что его правительство испытывает трудности на юго-западе, даже если он не осознавал их в полной мере. Он, как и Эдуард III, нуждался в вице-короле, который мог бы олицетворять корону более полно, чем любой обладатель официальной грамоты о