Столетняя война. Том I. Испытание битвой - Джонатан Сампшен

Грей послал в Англию за дальнейшими инструкциями, и когда к концу года их не последовало, он уехал[735].

Поначалу казалось вероятным, что то же самое произойдет и в 1344 году. Открытие конференции было отложено до марта 1344 года, затем до июня. Потому что в первом случае прибыло всего два английских эмиссара, оба низкого ранга, которые объявили, что их господин возмущен нарушениями перемирия французским королем и пересматривает свою позицию. Второй случай был еще более абсурдным[736]. 12 мая 1344 года английское правительство объявило Папе, что их делегация прибудет в Авиньон в июне. Когда пришло время, граф Дерби должным образом явился, но только, по его словам, в личном качестве и по "набожным причинам". Герцоги Нормандский и Бургундский, а также канцлер Франции Гийом Флот, присутствовавшие там как представители французского короля, были вынуждены слушать, как младшие английские функционеры объясняли, что у них нет инструкций. Через некоторое время оба герцога уехали. Флот оставался до начала августа, когда он тоже уехал.

Однако визит Дерби не был пустой тратой времени, поскольку он провел с Папой несколько продолжительных и, по-видимому, плодотворных частных бесед. В ходе этих бесед Климент VI прибегал как побуждениям, так и угрозам, чтобы усадить англичан за стол переговоров. То, что именно он говорил, не зафиксировано, но этого было достаточно, чтобы убедить Совет английского короля в июле 1344 года в необходимости участия в конференции. В начале августа было назначено новое посольство, члены которого сразу же отправились в путь. Старшим членом и представителем был Уильям Бейтман, чрезвычайно умный и эффективный юрист, который большую часть своей карьеры провел на папской службе в Авиньоне и недавно стал епископом Норвича. Он заслуживает того, чтобы его помнили как основателя колледжа Тринити-холла в Кембридже. В действительности, самым важным из английских послов был не Бейтман, а личный секретарь короля Джон Оффорд, единственный из них, кто был посвящен в замыслы Эдуарда III. Вместе с ним отправились младший брат Оффорда Эндрю (канцелярский служащий), генуэзский интриган Николино Фиески и рыцарь Хью Невилл. Папа посчитал, что это неадекватная команда для данного случая, каковой она на самом деле и была. Представительство французского короля было гораздо более впечатляющим. Епископ Клермонский выступал в качестве номинального главы и официального представителя. Также присутствовали Луис де ла Серда и Луи де Пуатье, граф Валентинуа, два главных полководца Филиппа VI; Симон Бюси, первый президент Парламента, человек, тесно связанный с преследованием предателей французским королем; и еще один влиятельный чиновник, Пьер де Куньер, президент Счетной палаты[737].

Недоверие к папству было главной причиной поведения английского правительства. Условия перемирия в Малеструа предусматривали, что Папа будет действовать "как взаимный друг, а не как судья". Но, как заметил Филипп VI вскоре после написания этих слов, Папа был "моим собственным другом, вы же знаете". Жалобы Эдуарда III на нарушение перемирия французами, возможно, попахивали лицемерием, учитывая его собственные вопиющие нарушения; тем не менее, англичанам было неприятно обнаружить, что в таких сложных вопросах, как право Филиппа VI держать Жана де Монфора в тюрьме, пока он не найдет поручителей за его хорошее поведение, или суммарная казнь союзников Эдуарда III, попавших в руки французов, или отказ Карла Блуа соблюдать перемирие, Климент VI, как правило, принимал официальное французское объяснение, каким бы изворотливым оно ни было. Англичане были уверены, что Папа будет защищать французские интересы в любом вопросе, имевшем для них принципиальное значение. Коллегия кардиналов, которая в XIV веке играла роль постоянного совещательного органа при Папе, имела в своем составе значительное большинство французов и в подавляющем большинстве случаев была благосклонна к Филиппу VI. Результат этого дисбаланса можно увидеть не только в предрасположенности рассматривать Эдуарда III как агрессора с абсурдными притязаниями, но и в некоторых показательных принципиальных решениях. Например, Климент VI никогда не давал разрешения, которое было необходимо для того, чтобы наследник Эдуарда III мог жениться на дочери герцога Брабанта. Эта диспенсация была необходима, поскольку обрученные находились в запрещенных степенях родства, как почти все правящие дома Европы в то время, когда было запрещено вступать в брак лицам, имевшими общих предков в течение семи поколений. Обычно это было бы формальностью, но брак имел слишком большое политическое значение, и Папа дал частные заверения французскому двору, что он этого не допустит[738].

Со своей стороны, англичане, в которых враждебность к папству была старой традицией, постепенно становились все более оскорбительными в ее выражении. В Англии было очень распространено мнение, что сборы и налоги, взимаемые Климентом VI с английского духовенства, шли на пополнение военной казны Филиппа VI, и что право Папы назначать на вакантные церковные должности в Англии использовалось для обеспечения комфортного дохода англофобским функционерам и кардиналам в Авиньоне. В мае 1343 года Палата Общин в Парламенте подала прошение о полном запрете на ввоз в Англию некоторых папских грамот. Эдуард III поддержал их петицию в письме к Папе, которое было настолько откровенным, что агент, доставивший его, бежал из Авиньона сразу после аудиенции. Опасения этого человека не были абсурдными. Разве Николино Фиески не был захвачен французами в Авиньоне всего четырьмя годами ранее? Отчеты других английских дипломатических агентов не оставляют сомнений в том, что папский город с его неуправляемыми толпами и переполненными улицами, его воинственно клерикальной атмосферой, стаями прихлебателей обитающих в огромных домам французских кардиналов, и нависающими над городом очертаниями великой крепости Филиппа VI в Вильневе был крайне небезопасным местом для англичанина в 1340-х годах. Климент VI сам был ловким дипломатом, но ему было нелегко представить себя беспристрастным арбитром перед правительством, которое он осуждал как самого жестокого угнетателя Церкви со времен Томаса Бекета[739].

Заседание[740] открылось 22 октября 1344 года любезностями, которые были обычными в таких случаях: "самая приятная" речь Папы, который не утратил своей риторической силы; в ответ, милостивая и примирительная, от епископа Бейтмана, который заверил Климента VI, что король Эдуард III всегда хотел справедливого и прочного мира, и что он и его коллеги-послы были "простыми людьми и любителями согласия", которые будут полностью открыты в своих делах. Что касается французов, Папа сказал, что он беседовал с ними наедине и был удовлетворен тем, что они прибыли с искренним намерением заключить договор и с самыми широкими полномочиями для этой цели. Все это не имело большого значения. Обе стороны прибыли с конфиденциальными инструкциями, которые обрекали конференцию на провал еще до ее начала. Французские послы были уполномочены сделать ограниченные уступки территорий на окраинах Гаскони, включая провинции, завоеванные во время Войны Сен-Сардо, но только в случае необходимости и при строгом понимании того, что герцогство будет оставаться фьефом французской