Коммунисты - Луи Арагон

вам равно, серьезно или нет, раз вам на него плевать!

— Ах, чорт!

Он как раз выдавил прыщик и запачкал при этом кончики пальцев.

— Есть у тебя спирт? — спросил он. — Что, она очень расстроена?

— Господи, боже мой, расстроена! Это не то слово! Спирт в ванной, пойдите возьмите сами… Пожалуйста, не подавайте виду, что вы знаете…

— Хорошо. Сейчас принесу.

Он тут же вернулся с пузырьком, потер шею ваткой, затем бросил ватку в пепельницу.

— Но ты-то, почему ты уезжаешь?

— Я повезу Эжени в госпиталь к брату, это недалеко от Вердена…

Фред ничего не сказал. Он был слишком удивлен. Куда задевался детективный роман, который он читал? Никогда в этом доме ничего не найдешь.

— Что случилось? — спросил он через минуту, перебрав все вещи на откинутой доске секретера в стиле Людовика XV. — Поезда не ходят? Железные дороги забастовали?

— Почему?

Это было неискреннее «почему». Она прекрасно знала, что он имел в виду, он прекрасно знал, что никакой железнодорожной забастовки нет; он не ответил, так как знал, что она знает, о чем речь и ни на минуту не поверила в искренность его вопроса. Они прошли в столовую.

Когда Эжени подала суп-пюре в серебряной миске, Фред посмотрел на нее с любопытством. Она опустила заплаканные глаза. Он ничего не сказал и налил себе полную тарелку супу.

— Вы сегодня как будто очень голодны, мой друг, — заметила Сесиль.

— Голоден? Ну, да, я действительно очень голоден…

— Эжени, не убирайте суп. Барин голоден.

Эжени оставила супник на столе.

— У нее, кажется, заплаканные глаза, — заметил он, когда горничная вышла.

— У кого, у Эжени? — спросила Сесиль.

— Ну, конечно, у Эжени… а у кого же еще, не у персидского же шаха!

— Простите, я задумалась. Не знаю, плакала Эжени или нет, но это вполне возможно.

Он засмеялся: — Какая ты смешная…

— Вы находите? Вам все смешно.

— Послушай, ведь Верден — это же у чорта на куличках…

— Совершенно верно.

Приглушенный телефонный звонок — такой звонок меньше раздражает… Фред встал. Вызывали его. Разговаривая, он ходил с трубкой взад и вперед и волочил за собой шнур. — Да что вы?.. Не может быть! Дорогой мой, вы забыли, что сейчас война… Значит, я рассчитываю на вас…

Сесиль ни о чем его не спросила. Сдержанность жены его злила, он находил ее неестественной и потому сказал сам: — Звонил Ренэ Зелигман…

— Меня это не интересует…

Он поднял брови и плечи и сел на свое место. Потом опять заговорил:

— Так ты решила проделать такой путь?

— Очевидно.

— Ради горничной?

— Ради горничной…

Горничная как раз принесла рыбу.

— Эжени, а соус?

— Простите, как же это я…

Когда горничная вышла, Сесиль заметила Фреду, что если он съест всю рыбу без соуса, так не стоило посылать за ним горничную. — Она совсем потеряла голову, — сказал он. И так как Сесиль не поддакнула, прибавил: — Это вполне понятно…

— Вполне понятно, — отозвалась Сесиль.

Эжени подала соус. Ой, ой, ой, опять телефон! Не дадут пообедать спокойно…

— Куку! — сказал голос на том конце провода. Фред накрыл рукой трубку и покосился на жену: — Алло!.. Кто говорит? — сказал он подчеркнуто официальным тоном. Рита Ландор громко расхохоталась в трубку: — Буби, ты не один? Какой у тебя голос! — Простите, мы как раз обедаем… Нет, нет, нисколько не мешаете… вы не можете мне помешать… — И, обернувшись к Сесиль: — Это госпожа Ландор… — Сесиль это, видимо, совсем не интересовало, не интересовал ее и длинный рассказ Фреда о фильме, который в прошлом году снимали у них на заводе, а теперь Жироду вдруг ни с того, ни с сего не разрешает выпустить его на экран… Так вот, сегодня днем я говорил с Френуа…

— Как, ты видел сегодня Люка? Где?

— Ну, на заводе, где же еще?

— Люк был на заводе? Что ему там понадобилось?

— Репортаж для управления информации… о производстве… разумеется, только то, что подлежит оглашению… Самое главное, ему надо было, чтобы рабочие выступили по радио против зачинщиков…

— Каких зачинщиков?

— Ах, Сесиль, ты точно с неба свалилась!

Сесиль посмотрела на мужа: красивый мужчина — этого отрицать нельзя, но пороха он не выдумает и излишним чувством юмора тоже не страдает. Ну, откуда же ей свалиться, как не с неба, если она витает в облаках, если раз навсегда решено, что она вечно витает в облаках, хоть и живет на авеню Анри-Мартен.

* * *

Сесиль превосходно вела машину. Она решила без остановок проделать перегон до Сент-Менульд и там позавтракать. Когда они выезжали, моросил мелкий ноябрьский дождик, и Сесиль на всякий случай захватила плащ. На ней был светлокоричневый английский костюм с воротником и обшлагами из черного бархата, голова повязана черным шелковым платочком, чтобы не трепались волосы. Эжени, в черном и в серой фетровой шляпе, сидела рядом и держала на коленях оба плаща — плащ Сесиль и свой, хотя смело могла положить их сзади. Она комкала в руках носовой платок. Свои вязаные перчатки она сняла, и они соскользнули на пол. Она не говорила ни слова. Ее смиренный, страдальческий вид раздражал Сесиль. Но что делать? У нее у самой тоже не было охоты разговаривать. Проезжая через Мо, она все-таки сказала: — Эжени, бросьте плащи на заднее сиденье. — Они мне ничуть не мешают, — возразила Эжени. — Я вас не спрашиваю, мешают или не мешают. Бросьте, и все. — Хорошо, сейчас. — И она послушно бросила плащи.

Дороги были пустынны. Дождь все усиливался. Небо стало грязножелтым. Приходилось проезжать полосы тумана. Начиная с Шато-Тьерри, дождь полил, как из ведра, почти ничего не было видно, и, как водится, «дворники» ветрового стекла каждую минуту заедало. При въезде в Эпернэ, у них потребовали документы. Тут начинается военная зона, без пропуска проехать нельзя. К счастью, жандарму не хотелось долго мокнуть под дождем, к тому же фамилия Виснер произвела магическое действие, когда до него дошло, что госпожа Виснер — это заводы Виснер… Дождь. Дождь. Миниатюрной машине, казалось, трудно вырваться из цепких лап дождя. Дорога была размыта, колеса буксовали, Сесиль совсем измучилась. В Сент-Менульде она немного отдохнула. Только за столом Эжени высказала то, что,