Мы, утонувшие - Карстен Йенсен

Он пристально посмотрел на Клару этим своим взглядом, который она так и не смогла постичь до конца и который заставлял ее чувствовать одновременно защищенность и неуверенность. Он присматривал за ней. Тут сомнений не было. За все эти годы не дал ни одного плохого совета. Он воспитывал ее, Клара была способной ученицей, и каждый раз, когда она принимала верное решение, Маркуссен смотрел на нее вот так, с одобрением, и женщина чувствовала, что еще не достигла предела своих возможностей. Но в глубине его взгляда таилось холодное любопытство, и она чувствовала: если ошибется и пойдет ко дну, это не слишком сильно его тронет. Он станет наблюдать за ее падением так, словно оно всего лишь одна из глав в бесконечном учебнике, каким была для него жизнь. Может, даже сочтет, что, став свидетелем этой катастрофы, обогатится новыми знаниями.

Она как будто ходила по канату. Маркуссен заменил Кларе отца, которого у нее никогда не было и по которому она раньше тосковала, но, не имея возможности приложить свои чувства к реальному человеку, не знала, каковы границы отцовского чувства. И только теперь их познала. Да, он был скалой, на которой можно стоять. Но был и подводным камнем, о который можно разбиться. Она научилась соблюдать дистанцию, это и было основой их отношений. Дистанция была зерном его существа.

Маркуссен состарился. Ревматизм согнул его, он как бы рос вниз. Шел рядом с ней, согбенный, с палочкой, осторожными шажками, словно сомневался в прочности земной опоры под своими ногами, и его беспомощность рождала в ней давно позабытое чувство материнской заботы. О, она знала, что должна совладать с этим чувством. Не потому, что его оскорбит напоминание о растущей немощи, он и сам этим кокетничал, пользуясь правом власть имущих выставлять напоказ свои слабости. Власть — вот в чем было дело. Клара ясно это видела. Маркуссен был окружен людьми, которые от него зависели, и рассматривал знаки их внимания и готовность помочь лишь как проявления разумного эгоизма. Конечно, они хотели быть с ним в хороших отношениях. Это же выгодно.

Клара повела его на прогулку по Марсталю. Маркуссен сам настоял на пешей прогулке. Его фотографии никогда не появлялись в газетах, он мог оставаться неузнанным. Было понятно, что она принимает важного гостя, но больше никто ни о чем не догадывался.

Они прошли мимо незастроенных участков. Маркуссен взглянул на крапиву, вымахавшую за просмоленным забором, и она заметила, что созерцание заброшенной земли захватило его. Он покосился на нее и улыбнулся. Вместо сорняков здесь могли бы расти деньги. Своей улыбкой он отдавал дань ее силе воли.

— Что они о вас думают? — спросил он.

— Может, считают меня несколько своеобразной. Но дурно не думают.

— А следовало бы.

Маркуссен понимающе засмеялся. Вот кого он в ней видел. Разрушительницу. Мстительницу. Карающую фурию, предпочитающую действовать скрытно. Вот что его привлекало. Вот какое соглашение они заключили. Он предоставлял ей богатство своего опыта и позволял делать противоположное тому, что сделал бы сам. Он был строителем, а она все разрушала.

А чего в конечном счете хотела добиться, он не понимал.

Они повернули к гавани. У черных просмоленных свай стоял истинный памятник ее вкладу. Вид кораблей вновь заставил его повторить, что именно сейчас перед ней открываются большие перспективы.

Вот они, большие черные корпуса с высокими стройными трубами, вровень с небольшими мачтами, используемыми исключительно в качестве подъемных кранов. Две трети тоннажа Марсталя приходилось на эти пять пароходов: «Единство», «Энергия», «Будущее», «Цель», «Динамика». Остальное — малые корабли, последние три-четыре ньюфаундлендские шхуны, а прочие — перестроенные парусники с мотором — ходили только на ближние расстояния. Надежда на будущее, легшая на подводный камень. И камнем была она.

— Мои пароходы останутся на месте, — произнесла Клара. — Я не позволю им снова выйти в море.

Маркуссен кивнул. Клара Фрис была способной ученицей. Она схватила Марсталь за горло. Город нуждался в возрождении после длительного кризиса, последовавшего после краха 1929 года и обрекшего значительную часть торгового флота на бездействие.

Но она заботилась лишь о том, чтобы ничего не происходило.

Поставленные на прикол пароходы знаменовали собой время, которое благодаря Кларе ушло навсегда.

Люди говорили об этом. Она знала. Но не лгала, сказав, что о ней не думают плохо. Люди смотрели на стоящие в гавани пароходы и считали создавшуюся ситуацию наглядной иллюстрацией женской нерешительности и некомпетентности в мужских делах. Они прощали ее, оправдывая принадлежностью к слабому полу. Они были терпимы, почти что снисходительны к женщинам. Клара Фрис не дождалась слов благодарности за то, что делала для города, но все равно испытывала тайное торжество оттого, что поступала правильно. Она считала себя волноломом, оберегающим землю от разрушительной силы моря.

Только вечером, за ужином, сидя за только что накрытым экономкой столом, Маркуссен бросил замечание, которое на секунду заставило ее усомниться в своих планах.

А что… — произнес он, улыбнувшись, словно всего лишь хотел бросить вызов ее интеллекту, — что, если мужчины все равно будут уходить в море? В Марстале не осталось больше серьезных судоходных компаний, но они запросто могут обратиться в другие фирмы, за пределами острова. И без проблем получат место. У марстальцев хорошая репутация. Они ведь создавали ее много столетий.

На секунду ей показалось, что он говорит, как Фредерик Исаксен.

— Нет, не обратятся! — сказала она резко. — С каждым годом в Навигационной школе все меньше учащихся из нашего города.

— Поздравляю, — произнес он, поднимая бокал, — ты близка к цели.

Клара не могла не заметить сарказма в его голосе, но все равно подняла бокал.

— Ты меня не понимаешь, — сказала она.

— Ты права. Я не понимаю твоей цели. Ты как будто делаешь одно, а на поверку — совершенно противоположное. Библиотека, детский дом, музей, дом престарелых, ты выступаешь в роли городского благотворителя и одновременно выбиваешь у города почву из-под ног, основу его существования.

— Море никогда не было настоящей основой существования.

— Я создал крупнейшее в стране предприятие. Я судовладелец.

Они помолчали. Разговор, как всегда, зашел в тупик.

— Твой сын — моряк, — внезапно произнес он.

Она опустила глаза:

— И его отец погиб в море. Не стоит напоминать мне об этом. Неужели ты совсем не понимаешь, чего я хочу?

— Понимаю, — ответил он. — Ты хочешь невозможного. Ты хочешь высечь море, чтобы оно запросило пощады.

Это была последняя их встреча. Она все время это понимала. Они сказали друг другу все. Клара научилась всему, чему должна была научиться. Маркуссен рассказал все, что хотел. Они поставили памятник Чжэн Сумэй, и, хотя физически его не существовало, он был воздвигнут в ее голове, и Маркуссен больше не оставался один на один со своей историей. А понять, в чем смысл этой истории, он предоставил ей самой. Сам он этого явно не понимал.