Хасиб и царица змей - Шахразада

– Но ты, друг мой, слишком взволнован. И родители твои тут ни при чем. Какие-то иные и, как мне кажется, куда более серьезные мысли тревожат твою душу.

– Увы, учитель, ты, как всегда, прав. И беспокоят меня мысли, что не дают мне спокойно спать. О нет, не столько и не только мысли. Еще меня тревожит мой сон… Впрочем, не столько сон, сколько…

– Остановись, мой друг. Расскажи мне все по порядку, не стараясь ничего анализировать. Только то, что ты чувствуешь, и то, что видишь. Но как можно более подробно. А потом мы с тобой вместе подумаем о том, что же вызвало твой сон, который столь сильно тревожит тебя, и какими путями вернуть тебе здравое мышление и уравновешенный взгляд на мир.

– Этот сон я вижу с тех пор, как помню себя…

– Постой, мой мальчик, начни не со сна, а с того, что предшествует ему.

– Повинуюсь, учитель.

– Итак, ты ложишься спать с какими-то мыслями. О чем ты думаешь в тот миг, когда откидываешь кошму?

– Ох, учитель, этого мгновения я боюсь более всего. Мне кажется, что все будет так, как было после грозы, когда я откинул кошму и увидел целый клубок змей, которых потоки дождя изгнали из нор.

– Аллах всесильный и всемилостивый, – пробормотал Саддам, опасавшийся того же самого, но по другим, впрочем, причинам.

– О да, учитель. И пусть тогда рядом оказался отец, и больше никогда ничего подобного не случалось. Но этот ужас… этот миг… Прости мне такие слова, учитель, но меня едва не стошнило.

– Друг мой, я понимаю тебя… И вовсе не удивляюсь. Итак, чего ты боишься в момент отхода ко сну, мы узнали. Теперь представим, что ты откинул кошму, ложе твое уже ждет тебя. Вот ты опускаешься, расслабляешь члены, закрываешь глаза. Что же происходит дальше?

– Еще довольно долго, как мне кажется, я лежу просто с закрытыми глазами. Слушаю разговор родителей за стеной, скрипы и шорохи дома, остывающего после дневной жары. Слушаю эти привычные звуки, но все равно опасаюсь, что это они, мои гостьи из сна, приходят ко мне, чтобы убедиться, уснул я уже или только жду прихода самого зловещего из сновидений.

– Значит, ты ждешь… И что же это за сновидение, что столь пугает тебя?

Хасиб понял, что избежать подробного рассказа не получится. «О, – подумал юноша, – но это и к лучшему. Ибо если я все расскажу учителю, быть может, мне повезет отделаться от этого кошмара навсегда?»

И Хасиб, не скрывая, начал описывать звуки неведомого языка, танцы чудовищных змей-лент и переливы цвета в извивах прекрасно-отвратительных тел. Он говорил, полузакрыв веки, и потому далеко не сразу увидел, каким ужасом наполнились глаза его собеседника.

– Аллах всесильный, – пробормотал почтенный Саддам и очертил вокруг себя в воздухе какой-то странный знак, без сомнения, имеющий отношение к самой что ни на есть черной магии.

– Вот такой сон, учитель… Но сильнее всего меня беспокоят слова… Будто они что-то значат… Что-то очень важное… И в то же время очень страшное. Ибо это всегда одни и те же слова. Они никогда не меняются, как не меняется голос, который их произносит.

– Ох, мальчик мой, как хорошо, что ты мне рассказал о своем сне. И как плохо, что ты сделал это только сейчас!

– Хорошо, учитель? Плохо?

– О да, конечно. Плохо потому, что, знай я об этом раньше, я давно бы избавил тебя от такого навязчивого кошмара. А хорошо потому, что я единственный могу попытаться истолковать этот сон.

– Но я уже пытался растолковать его по соннику великого ибн Абу Талиба аль-Мурада. И у меня ничего не вышло. Когда же я решил взять в руки другие толкования сновидений, даже туманные слова этого, первого разъяснения показались мне более чем понятными. Но все равно я ничего не понял.

– Меня радует твоя попытка в одиночку добраться до истины. Но, увы, мальчик мой, твой сон не относится к сновидениям, которые сможет растолковать даже самый мудрый из мудрейших сонников. Хотя… Начнем сначала. Что же ты прочел?

– Великий ибн Абу Талиб говорит, что видеть во сне змею – это значит ожидать рождения ребенка. А видеть во сне множество змей – это, увы, не значит, что Аллах одарит тебя многими любимыми детьми. Скорее это значит, что твои враги столь близки, что им уже ничего не стоит сговориться против тебя.

– Ну что ж… Насчет детей – это, конечно, глупости. А о врагах сказано достаточно разумно. Ибо не зря многие животные опасаются змеиного племени. А человек ведь тоже в чем-то животное. И потому нет ничего удивительного в ощущении змей как своих врагов. Но что сии мудрые книги сказали тебе о словах, что ты слышишь в этом сне? И что эти страницы говорят по поводу того, что ты свой сон видишь с раннего детства и посейчас?

– Увы, ни одна из книг ни разу не упомянула ни о словах из моего сна, ни о том, что они сопутствуют мне уже годы и годы…

– Я так и думал, – печально кивнул почтенный Саддам. – Да и где мудрым книгам взять ответы на вопросы, которые никогда не волновали их авторов? Ведь, думаю, столь страшного сна не видел никто в этом мире. Не видел и не увидит более…

– А я, учитель? Я увижу его еще раз?

– Увы, мой друг, у меня нет ответа на твой вопрос. Не ведаю я, почему этот сон пришел к тебе и когда он тебя покинет…

И тут какая-то неведомая сила словно подбросила Хасиба. Он выпрямился, а потом и единым движением вскочил на ноги.

– Да что же ты в таком случае знаешь, глупый старик? – вскричал он. – Что тебе «ведомо», кроме тех глупостей, которыми полны твои глупые толстые книги?

– Мальчик мой, что случилось? Почему ты кричишь, словно торговец на базаре?

– Да потому, что твоя мудрость оказалась насквозь фальшивой, как полированные бронзовые скульптуры, которые бестолковые невежественные людишки могут принять за скульптуры золотые! Потому, что ты ничего не знаешь, не понимаешь, и ответа ни на один по-настоящему важный вопрос у тебя нет! Потому, что я не желаю более называться твоим учеником, ибо это значит называться глупцом, учеником глупца!

Саддам лишь молча смотрел в лицо Хасиба. Он видел, как наливается краской его чело, и прекрасно различал, как черная лютая злоба заливает его разум. Увы, учитель понимал, что его честность с учениками, которой он гордился всегда, сейчас сыграла с ним злую шутку, и его «не понимаю» отвратили от него, старого бессильного мага, самого лучшего из его воспитанников.

Хасиб же принял молчание наставника за выражение бессилия и потому умолк. Он ожидал каких-то возражений, быть может, оправданий… Да все равно чего, только не этого спокойного, пусть и наполненного глубоким смыслом, но молчания.

«Мальчику надо выкричаться. Она, Царица, оказывается, уже давно добралась до него. А я так ничего и не знал. Утешает лишь, что Хасиб сам не понимает, что с ним происходит. Значит, свидания с владычицей еще не было. И значит, живет еще надежда, что оно не произойдет вовсе. Надо лишь удержать его подле себя, дать ему столько знаний, чтобы искушения Царицы были неинтересны для него…»