Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь - Ричард Лоув

Вместе со светом исчез и страх Рабиновича. Но, в отличие от света, его страх вернулся. Ему нужно было сделать упреждающий шаг. Он встал. «Ягуар был примерно в шести-восьми метрах от меня. Я начал пятиться и упал на спину, как черепаха. Я подумал: “Вот и все”. Ягуар издал гортанное низкое рычание, встал, а затем просто пошел боком в сторону леса. На краю он обернулся и посмотрел на меня».

В последующие годы Рабинович часто думал об этом напряженном моменте встречи с ягуаром и считал, что, по крайней мере, для него риск был оправдан. Подобно тому, что Дейтон испытал при встрече с осьминогом, общение Рабиновича с ягуаром было не столько слышно, сколько ощущаемо – как басовые ноты, слишком низкие для человеческого слуха. Истина часто остается скрытой под тем, что оказывается на поверхности. Алан думает об этом месте как об источнике знания.

Позднее Рабинович придумал слово «ягуарность», чтобы описать способ познания мира за пределами его человеческих возможностей. В тот момент нашего разговора его голос стал резче. «Люди могут обвинять меня в антропоморфизме, но я опытный ученый. Более того, ничто не спасет наш вид, пока мы не поймем, что наше эмоциональное, а также физическое здоровье, основано на этой связи – такой же, какая также может возникнуть между людьми»[14].

Может быть, «ягуарность» – это своего рода межвидовая телепатия? Некоторые люди придерживаются именно такого мнения. Однако, телепатия на самом деле не имеет к этому никакого отношения. Признание другого – вот цель, а смысловое наполнение всего этого – вторично. Наши интерпретации таких моментов могут быть никак не связаны с тем, что думает, чувствует или ощущает животное на самом деле. Но, хотя «откровение» лишь плод нашей фантазии, оно может помочь нам разобраться в своих собственных мыслях и чувствах.

Писатель и ученый Альдо Леопольд был одним из основных создателей современного экологического движения. В книге «Альманах округа Сэндхилл» – его шедевре, опубликованном вскоре после его смерти в возрасте шестидесяти двух лет в 1949 году, – он описывает свое приобщение к миру природы и осознание своего единства с ним. В одном из самых трогательных отрывков Леопольд рассказывает историю о том, как он и его друг, молодые и счастливые, стреляли в стаю волков. В то время мало кто из охотников или скотоводов упустил бы шанс убить волка, чтобы защитить скот или оленя, на которого охотились ради мяса и развлечения. Стоя на вершине холма и целясь в волков, они стреляли «скорее возбужденно, чем метко». К тому времени, когда патроны закончились, «старая волчица упала, а ее щенок волочил лапу по непроходимым скалам». То, что произошло потом, изменило жизнь Леопольда.

«Мы добрались до старой волчицы как раз вовремя, чтобы увидеть, как в ее глазах угасает яростный зеленый огонь. Я понял тогда и с тех пор твердо знал, что в этих глазах было что-то новое для меня, что-то известное только ей и окружающим горам… И с той поры я видел, как штат за штатом планомерно истребляет своих волков. Наблюдая за меняющимся ликом гор, лишенных волков, я видел, как их южные склоны морщинились лабиринтом новых оленьих троп. Как кустарники и саженцы были обглоданы сначала до анемичного состояния, а потом до полной гибели… Пастух, который очищает свое пастбище от волков, не понимает, что он должен взять на себя и работу волка по очищению стада. Он не научился думать, как горы».

Такое переживание подобно озарению, которое испытывает художник, музыкант, танцор или писатель, когда в их сознании раскрываются и приобретают четкие очертания зрительный образ, звук, текстура и движение.

В Институте океанографии имени Скриппса Пол Дейтон рассказывает студентам о «рентгеновском» традиционном искусстве австралийских аборигенов, демонстрирующем удивительное понимание сложной костной структуры и строения органов животных – «они изображают даже расщепленные змеиные легкие». Он восхищается их мифологизацией животных, растений и даже скал, их концепцией Времени сновидений, где все жизни и истории существуют вечно. «Эти люди были и остаются выдающимися натуралистами. Когда вы смотрите на эти образы, позвольте себе пофантазировать и спросите себя – как вы думаете, о чем мечтают эти животные?» Он призывает своих учеников выйти за пределы лаборатории, набраться смелости и попытаться представить себе жизнь других животных – развить в себе способность, с которой они, возможно, родились, но которая атрофируется в обществе и системе образования, оторванных от природы.

Роберт Бейтман, канадский художник, известный во всем мире своими картинами на темы дикой природы, глубоко обеспокоен этим разрывом. Сейчас ему перевалило за восемьдесят. Бейтман начал свою творческую карьеру еще мальчишкой, рисуя птиц, которых он видел из окна своей спальни. Он смотрел на мир так, как смотрит птица, и всю оставшуюся жизнь воспринимал его именно с этой точки зрения. Так же, как птица может воспринимать мир, сочетая его со своими собственными прозрениями. Подобная чувствительность позволяет ощущать мир как всей поверхностью своего тела, так и глубоко внутри него.

На открытии Центра Бейтмана в Виктории, Британская Колумбия, я впервые понял, что его картинам судьбой предопределено быть удивительными порталами в мир дикой природы. Они окружают вас, проступая сквозь стены, и кажутся живыми и объемными: медведь, поворачивающийся к зрителю; бизон, выдыхающий пар; волки; орлы – все они словно готовы сойти с полотен. Я был ошеломлен. Позже я спросил Бейтмана, как ему удалось создать эти шедевры. «Вспомните о художниках Ледникового периода в Европе, живших двадцать пять – тридцать пять тысяч лет назад. Посмотрите внимательно на этих древних крадущихся львов, – добавил он, – на этих неуклюжих пещерных медведей, на этих великолепных лошадей, летящих сквозь тысячелетия, склонив головы, вытянув ноги, с развевающимися на ветру гривами, с открытыми ртами, с их взглядами, устремленными прямо перед собой». При описании этих животных голос Бейтмана стал звучать так, как будто он находился где-то очень далеко. Я почти ощутил их запах, они такие… настоящие. Затем он прямо ответил на мой вопрос: «Я становлюсь медведем».

Словом «интимность» часто обозначают отношения человека с другим человеком, родственной душой, пожизненным партнером, близким другом или членом семьи. В целях исследования некоторые ученые сузили определение интимности до физической близости или сексуальных отношений[15]. Томас Патрик Малоун и Патрик Томас Малоун, психиатры отец и сын, в своей книге «Искусство интимности» рассматривают интимность шире, определяя ее как «переживание совместимости, способности ко взаимодействию».