Грань дозволенного - Василий Михайлович Подкованный

и жил Паша, терзаемый самим собой из-за собственного бессилия, не в силах что-либо изменить.

Он искренне соболезновал травимым, но ничего сделать не мог.

«И зачем они так издеваются над ними?» – думал он, выпуская в заволоченное тяжелыми, снеговыми тучами небо клубы дыма. – «Зачем им вообще всё это?»

Раздавшаяся со стороны клуба возня заставила Пашу отвлечься от своих мыслей. Из источников света, в переулке была только неоновая лампа над входом в клуб, да бледный свет фонарей с проспекта, который еле-еле разгонял тьму. Однако, и этого хватало, чтобы разглядеть, как кто-то возится под вывеской.

Он ускорил шаг, приблизившись – и увидел два силуэта, с особым усердием бившие глухо стонущего Блинова. Он отшатнулся, шаркнув ботинком по асфальту – один из налётчиков поднял голову.

В свете неоновой лампы мелькнула лакированная поверхность биты, испачканной чем-то темным. Паша, охваченный ужасом, попятился назад.

– Не тронь… – Незнакомец молниеносно оказался рядом – рассекая воздух, бита со всего маху огрела парня по ноге. Паша упал, болезненно и страшно вскрикнув, а налётчик уже налетал на него, мордуя ногами.

– Не надо, пацаны! Я вам ничего не сделал! – захлебываясь от страха и окруженный темнотой и паникой, заорал Паша, когда его в очередной раз приложили об асфальт. Ухватившись за ботинок нападавшего, он попытался повалить налётчика, но тут же получил по спине, разжав руки от пронзившей его боли. Разбитым в кровь ртом он судорожно вдыхал и выдыхал воздух, сжавшись в позу эмбриона.

– Оставь, – Удары прекратились. Слышно было, как шумно дышали оба незнакомца, да глухо ухала музыка в клубе.

– Это спорный вопрос, – знакомым голосом ответили ему из темноты. Трясясь, Паша поднял глаза, пытаясь в кромешной темноте рассмотреть нападавших: он определенно знал их.

– Пацаны, я не знаю, чем я вам насолил… – Отплевывая кровь, Паша поднял руку. – Не бейте…

Миг – и в глазах потемнело. Повалившись лицом в грязь, парень болезненно всхлипнул, как ребёнок. А на голову и спину ему уже сыпались яростные удары. Он уже смутно слышал, как один из незнакомцев оттаскивал другого, как сплюнув, оба они пошли на выход из переулка, в сторону проспекта…

– Погоди, ещё не всё.

– Ты чего? – недоуменно протянул я, глядя на то, как Евстафьев быстро обшаривает карманы не подающего признаков жизни, избитого в кровь Блинова.

– Око за око, – С видом судящей Фемиды мрачно ответил Коля, пересчитывая деньги подрагивающими руками. – Этот урод у моей сестры телефон сломал – куплю на эти деньги новый.

– Ну, а труба-то его тебе зачем? – Я указал на смартфон Блинова в руках Евстафьева.

Не отвечая, Евстафьев что есть силы запустил телефон в кирпичную стену, а затем, для верности, добил его пяткой.

– Вот теперь всё. Пошли выпьем.

И не дожидаясь меня, твёрдой походкой пошёл вперёд.

***

Этой ночью в Москве выпал снег. Крупными хлопья он пошёл ранним утром, за каких-то несколько часов преобразив городскую серость до неузнаваемости. И голый, давно обнесенный парк; и прилегающий к нему сквер; и приземистые пятиэтажки; переулки и улицы – всё, украшенное белизной, смотрелось в новинку, дышало свежестью.

Меня слегка покачивало после вчерашнего вечера, а потому я решил до школы добраться на трамвае. Город понемногу просыпался.

Войдя в класс, я сразу почувствовал глухое брожение – все о чём-то тихо переговаривались, шептались. Стася сидела на своём законном месте, внимательно слушая Кирю «Лизанного», сидящая рядом Алтуфьева была мрачнее ночи. В классе стояла непривычная, натянутая тишина, изредка прерываемая тихим разговором или шарканьем ног по линолеуму.

Поздоровавшись с Анютой и старостой, я взгромоздился на своё место, опустив голову на парту. Стоявшую в классе тишину можно было объяснить отсутствием вечно гогочущего прыщавого увальня Блинова. И я уже догадывался, о чём так возбужденно говорит «Лизанный», о чём шепчутся в классе.

В тот день никого не трогали – собравшейся на задних партах компании было не до этого. Пуская в потолок клубы вонючего дыма, они долго о чём-то напряженно разговаривали. Мне же не было до этого никакого дела – большую часть уроков я проспал. И очень неплохо выспался…

***

– Идёт, – шепнул я, до боли сжав рукоять биты.

После мести над Блиновым, мы затаились на пару дней, ожидая, пока страсти чуть-чуть поутихнут. Следуя советам моего отца, времени даром мы не теряли – избрав следующей целью для мести Лизанного, мы установили за ним слежку в лице Долофеева. Дважды повторять ему не пришлось – только услышав имя своего обидчика и наше желание вернуть старый долг, он сразу же согласился. Целыми часами он простаивал под дождём и ветром, следя за подъездом дома Кири, следуя за ним повсюду. Такова была его жажда мести.

Мокрый снег вперемежку с дождём, кажется, и не думал прекращаться, но нам, не считая промокших ног, это было даже на руку – пятачок площадки был пустынен. Темнело, и мы, сидя за трансформаторной будкой уже битый час, притаптывали ногами, чтобы хоть как-то согреться. Холодало, на улице быстро темнело. Мы уже не чувствовали ног, а нас все продолжало заливать мешаниной из дождя и снега, но не один из нас не высказал даже слова недовольства. Наконец, дверь подъезда раскрылась нараспашку, и оттуда показалась наша цель.

Открыв зонтик, он быстрым шагом миновал площадку, идя прямо на нас – в подворотне рядом с трансформаторной будкой мы и должны были совершить акт возмездия. Это была единственная дорога в сторону метро – если, конечно, он не решил бы полезть через грязный, заплеванный палисадник. Шлепая по лужам и грязи, его шаги раздавались всё ближе и ближе.

Вот, уже совсем рядом… Ванька Долофеев напряженно, как спартанец перед кровавой резней, перебирал резную рукоять деревянной биты, остановившимся взглядом смотря перед собой.

Шаги прекратились. Под порывами ветра скрипела старая карусель. «Лизанный», словно нутром чуя опасность, застыл на месте, не заходя за угол.

– Пошли, – коротко рявкнул я, понимая, что ещё совсем чуть-чуть – и план провалится. Евстафьев вырвался вперёд, почти нос к носу столкнувшись с застывшим Кирей, испуганно отпрянувшим назад. Интуитивно отмахиваясь зонтом от налетающего Евстафьева, он сделал резкий рывок вбок, отчего замахнувшийся Коля упал, поскользнувшись на грязи. На секунду я заметил бешенный от ужаса и адреналина зверовато-ощерившийся взгляд Кири, кинувшегося вглубь двора, но обошедший сзади Долофеев подрубил его.

«Лизанный» рухнул. С утробным рыком Ванька налетел на него, с ходу ударив ногой в живот. Издав булькающий звук, Киря повалился на землю, широко раскидав руки. Его белая толстовка мгновенно стала цвета грязи. Вид павшего врага вызвал в Долофееве приступ помутившей рассудок