Семь дней на любовь, предательство и революцию - Игорь Озеров

всплывала картинка с недавнего концерта. «Хлеба и зрелищ»: вспомнил он чей-то древний девиз управления страной.

«Люди мало изменились с тех времен, — подумал он. — И многим этого вполне хватает и сейчас».

Город оказался маленьким. Когда совсем стемнело, дома закончились и они вышли к реке. Вдоль берега росли густые ивовые кусты, через которые влюблённые попытались пробраться к воде. Из-за жаркого лета её в реке было немного и казалось, что по песчаным отмелям можно выйти на другой берег. Песок был твердым. Они дошли до мокрых, сверкающих под Луной камней. Дальше была вода. Река неслась в темноте мимо них с монотонным шумом. Там, где на её пути попадались большие серые глыбы, появлялись буруны и завихрения.

На противоположном берегу, до которого было уже совсем близко, в темноте можно было разглядеть контуры каких-то каменных стен и высокой квадратной башни.

— Рискнём? — лукаво улыбаясь, спросила София. — Люблю такие места.

— Забирайся ко мне на плечи, — согласился Дмитрий и присел.

— Ну нет, — замотала головой девушка. — Так мы точно грохнемся. Скользко же, — она скинула босоножки и протянула руку. — Держи меня крепче, чтобы не унесло.

— Похоже на старую крепость, — сказал Дима, когда они промокшие выбрались на берег.

— Давай, попробуем забраться на башню, откуда можно всё осмотреть, — предложила София.

У самого берега начиналась стена, сложенная из больших камней. Внизу всё заросло диким виноградом и кустами. Они набрели на заваленный камнями проход, через который, пригнувшись почти до земли, попали внутрь.

Башня была рядом. Вход в неё прикрывала незапертая дверь. Внутри начиналась чугунная винтовая лестница. Тусклый свет попадал на неё из узких окон. Почти в полной темноте, держась друг за друга и за шаткие перила, они выбрались на открытую со всех сторон верхнюю площадку. Здесь было светло от луны и ярких звезд. С мощной перекладины, покачиваясь, свисали колокола разных размеров. Внизу шумела река, за ней сверкали городские огни. В углу стояла деревянная лестница, по которой можно было подняться ещё выше — на плоскую крышу, — но им уже это было не надо.

Они бросились друг к другу, как будто специально забрались сюда именно за этим. Будто бы только здесь, на этой старой колокольне, им было разрешено не прятать своих чувств. Сбрасывая мокрую одежду, они не могли оторваться друг от друга, забыв о том, что кроме их любви существует что-то ещё.

Целой ночи не хватило, чтобы они смогли утолить свою жажду. Перед самым расцветом, когда от реки поднялся туман, который как ватное одеяло укутал всю равнину до самых гор, они услышали, как по лестнице кто-то поднимается.

— А жаворонок нас не предупредил, что уже пришло утро, — прошептал Дима, нежно касаясь губами шеи Софии.

— Наверное, это потому, что ты не веришь в Ромео и Джульетту.

Ещё несколько минут они ждали того, кто, покашливая и останавливаясь почти на каждой ступеньке, медленно, но упрямо поднимался наверх. Этого времени им хватило, чтобы одеться.

Старичок в чёрной сутане, опираясь на длинную палку, наконец добрался до площадки. На смуглом лице, покрытом сеткой мелких морщин, светились озорные глаза, которые были словно пересажены от кого-то другого, гораздо более молодого.

— Вижу, что ночь показалась вам очень короткой, — сказал он.

Священник тяжело дышал, но всё равно улыбался. Он поставил посох к стене и присел на маленькую скамейку.

— Я специально пришёл чуть раньше, чтобы вы могли спуститься до того, как я начну свою музыку, — он показал рукой на колокола. — Я-то уже почти привык, но для вас это будет слишком громко.

— Это опять вы? — смутившись, спросила София, узнав в священнике старичка с крыши собора. — Вы знали, что мы здесь?

— Влюбленные пахнут свежестью и надеждой. Я это почувствовал, как только вы перебрались через реку. Так пахнет мимоза ранней весной. А сейчас лето.

— Простите нас, — извинился Дима. — Мы не думали, что рядом кто-то живёт.

— Вы спускайтесь вниз и справа от башни мой дом, — старик поднялся со скамейки и взял в руки верёвки от колоколов. — Вы наверняка проголодались, а мне грустно завтракать одному. Буду будить тех, кто забыл, что такое любовь…

Никогда хлеб с маслом, омлет и кофе не были такими вкусными. Священник рассказал, что когда-то очень давно здесь был большой монастырь. Но сейчас остался только небольшой приход и эта колокольня, которая скоро разрушится.

— Прихожане редко сюда приходят поблагодарить господа, — пояснил он. — Чтобы они совсем не забыли дорогу к храму, я пеку хлеб. Скоро за ним сюда придут люди.

— А я могу исповедоваться после завтрака? — вдруг спросила София.

— Это лишнее, — священник плавно поднял и опустил руку, будто благословляя. — Я всё вижу. Никакого греха нет. Любовь дарует бог. А судить его нам не дано… Я вас провожу.

Обратный путь шёл по кипарисовой аллее. Дмитрий и София, с интересом слушая старика, прошли через старое заросшее монастырское кладбище. Доведя молодых людей до моста, священник с ними распрощался.

— А что вы делали там, в Милане? — не удержавшись, спросила София. — Странно вот так встретиться ещё раз.

— Все встречи только кажутся случайными. На самом деле всё давным-давно предопределено, — тихо сказал старик. — Вы это ещё узнаете. Но всему своё время.

Старый каменный мост с толстыми опорами был тоже заброшен. По нему, видимо, очень давно не ездили машины, поэтому из трещин пробивалась трава и росли невысокие кусты. На середине моста Дмитрий хотел поцеловать Софию, но она отстранилась.

Он понял, что она ждёт от него слов, которые надо было сказать раньше, на колокольне, но там Дима их сказать не успел. А здесь сказать стеснялся. Его сердце бешено стучало.

— Ты поедешь со мной в Россию? — неожиданно спросил Дмитрий, так и не набравшись смелости прямо сказать о своей любви.

— Странный вопрос, — растерялась София, ждавшая других слов. — Но зачем нам куда-то ехать? У вас холодно. Разве мы не сможем найти дом здесь, в Италии?..

Дмитрий и сам понял, что сказал что-то не то: не к месту и не ко времени. Он уже набрал воздуха, чтобы произнести нужные слова, но сильный порыв ветра поднял и закрутил на мосту у их ног упавшие листья. Потом к шуму журчания реки добавился шум зашуршавших крон прибрежных деревьев, где-то за горами загрохотало, и через несколько секунд на них обрушился теплый летний ливень…

На станцию, они прибежали опять мокрые и в поезде, прижавшись друг к другу, молчали всю дорогу до Милана.

Дима думал о словах, которые не успел сказать и о том, что теперь будет в Доме