Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

А Журба тот все заступался. Родиполк все приметил да потеплел к тому, простил. Но молодцам ничего не отговаривался, а только однажды свою силу богатырскую показал да всех опятьох молодчиков по сторонам разбросал. Но то все зря было: разбежались парни-молодцы, да и стали его сторониться, бояться. Да и он тоже срамился. И не того, что обиду кому сделал, а что прабабкин завет нарушил, силу свою попусту потратил. Молодцы-то после этого его с собою звать перестали, а потом и он на гульбища да игрища не стал ходить.

А как перестал гулять, так все в избе сидел али по хозяйству содействовал матери. В духе его лад настал, тихо да спокойно ему было. Один Журба к ним в избу захаживал, словно к побратиму своему Родиполку. Но не к Родиполку он приходил, то все уловка была. В избу-то он зайдет, да на мать Любу поглядывает. Он глазами-то своими темными сверкает да в усы свои черные улыбается. А после стал он Любе в голубые глаза заглядывать, а как посмотрит он, так и она краскою зайдется, словно девка младая. Люба-то отридцати годков была, горда, статна. Виделся в ней образ княжий, высокий.

А когда ж Хмура-то пришла, в избу с нею пришел к матери Журба — мужиком новым. То Журба все Любу, мать Родиполка, примечал, обхаживал. Как пришел к ней дядька Журба, так стала мать — словно молодица та: при нем-то зарделась да весела ходила. Не стал сын противиться тому, матери-то одной быть не пристало.

По теплой радостной весне срубил Журба ту яблоньку сухую, чтобы и памяти не было о Ханге-богатырке да Всевласии-богатыре. А после того стал он на Родиполка искоса поглядывать да матери наговоры на сына делать. Как посмотрит на того своими глазами темными, так сверкают они злобно да ненавистно. Темнобровый Журба стал мужем матери Любе, но отцом Родиполку не стал. Не стерпел сына жены своей, а потому всячески принижал его. Но и сам Родиполк не умалчивал, отговаривался и бранился с Журбою. Дядька этот сказывал про Родиполка россказни, а по конце настаивал, чтобы Родиполк ушел в другую избу: когда у них будут свои дети, для Родиполка-мужика места-то нет. Но Родиполк все свое твердил да Журбе все отговоры давал, что изба эта и его тоже, и Журбе-то этому смолчать надобно, ведь приемный он, свою избу не сладил, а к дружке своей пришел. Непрестанная брань между ними вводила мать в уныние. Она горевала. Журба-то ей мил да люб был, а сын-то округ виновен. Мать его Люба Родиполка-то ругала, а за Журбу заступалась. Ненужным Родиполк стал, мешал он Журбе жизнь свою строить да нравы свои делать. А после и вовсе из избы выселила да постелила в клети.

Стало тому богатырю младому мило его одиночество. Бывало, придет на пригорок да сядет на поляне возле березы. Спиною прижмется да смотрит вдаль: на избы со ставенками резными да на самих людей — сохтичей. А овогда подле реки ходит за водою смотрит. Редко теперь можно было его видеть в гурьбе красных молодцев али возле избы своей — все он сам по себе был.

Мать-то все это приметила да второй раз его женихала, перед самым его отбытием. Сам Родиполк был согласен взять девицу, да и Чаруша, младшая на два лета, сестра Миролюбы, ему мила была.

Перед Купалой Чарушу засватали. Но пришел Купало и привел с собою не судьбу-Вехоч с Ладою, а Леть-реку с прародителями. После смерти невесты Родиполк решил уехать на службу к князю. То, о чем он до того только думал, редко, и все не решался, теперь уж было решено для него. И другого пути, окромя этого, нового уж и не было.

Собравшись, Родиполк поехал к малому лесу Полесью, где ждала его, думал, новая ладная жизнь богатырская. Подъехав к Полесью, поклонился, как учила его ворожка Ханга, с особым трепетом, испросил разрешения проехать среди его сильных деревьев да кустов, по его тонким тропинкам да стежкам. Деревца высокие, ладные, словно братья-молодцы, с зелеными резными листочками, зашумели, привечая нового путника. От ясных лучей Ярила-солнца заблестели, словно зеленые самоцветы, радуясь доброму слову. Засверкали они, словно каменья: где отливают темно- зеленым, а где и вовсе изумрудом сияют, а там совсем светлые, нежно-зеленые. Зашумели их ветви, затрепетали. А как успокоились те деревья, так стала проглядываться среди них узенькая, извилистая, серая, с чуть примятой малахитовою травкою тропинка. Родиполк тому и рад. Увидав ее, поехал через летнее игривое Полесье, среди больших и пушистых деревьев.

Глава 3

Первое видение и победа богатыря Светогора

В сильном духе Родиполка-Светогора сияла надежда, а потому Полесье казалось ему приветливым и ласковым. Лес этот был мал, но густ да ярок. Когда-то давно, когда еще прародители Всевласия поселились в деревеньке Сохте, лес этот был темный, хмурый, как тот Непущий лес. Но люди стали наступать на него, притеснять да делить, новые избы строить. Поделили тот лес на половины, а после сами прозвали Полесьем. Стал он как тот малый перелесок, на две половины поделенный. Одна половина его была возле Белграда, а другая уже после Сванграда. Но лес-то этот сдаваться да отступать не хотел, а стал расти округ градов да деревень. Хоть и мал этот лес, но был приметный: с полянами ясными, где травушка сочна, зелена-жгуча, да высокими деревьями с кронами пушистыми смарагдовыми. Деревья встречались тут разные. Можно было приметить затерявшуюся тонкую березку с длинными ветвями-косами, увидеть лепую темно-зеленую ель с долгими, колючими да мохнатыми руками-ветками, сладко-ароматную липку с тонкими вострыми листьями.

Посреди малой поляны, залитой солнечным светом, гордо стоял широкий и сильный дуб. Он был поодаль от всех деревьев, выделяясь своею силою. Красивое, мощное дерево, раскинув свои крепкие ветви-руки, стояло прямо, никого и ничего не страшась, даже самих великих богов-Верхоглядов. Не страшился он Вохра — сильного отца ветров, да его осьмерых детей. Не одолели б они тот дуб, сколько бы ни шумели да дули на него — все ему нипочем.

— Ты словно дерево то, дуб сильный, — вспомнил слова седой Ханги Родиполк. — К земельке-матушке корнями-то прирос. Растет, никому обиду не делает. Но ежели кто на пути у него станет, то оно уж корнями-то цепкими и сильными путь себе прочистит, со своей дороги уберет, землю всю пройдет — не остановить. Словно то дерево, неприметное сперва, растет, силу набирает. А ежели камень ляжет впереди него, то корни путь себе расчистят — не остановишь.

Вспомнил